кончил свои поиски.

И когда он уже умер, я стал священником, в 1948году, по слову человека103, которому очень верил. Он был

французом, православным священником, до этого я видел его один раз, когда мне

было лет семнадцать, в день, когда я окончил среднюю школу и сдал экзамен на

аттестат зрелости. А тут я его встретил в Англии на православно-англиканском

съезде, и он прямо ко мне пришел и сказал: «Вы нам здесь нужны, бросайте

медицину, делайтесь священником и переходите в Англию». Я ему тогда сказал: «Вы

подумайте и скажите, это всерьез или нет. Потому что, если всерьез— я по

вашему слову поступлю». И он мне сказал, что это всерьез, и я так и поступил и

теперь ему всегда напоминаю, что он ответствен за все то недоброе, что я делаю,

и поэтому его дело— молиться. И он еще усугубил это дело тем, что после

первой моей лекции на английском языке ко мне подошел и сказал: «Отец Антоний,

я за всю жизнь ничего такого скучного не слыхал». Я ему говорю: «Что же

делать, я английского не знаю, мне пришлось лекцию написать и читать, как мог».

—«Так вот я вам запрещаю отныне писать или по запискам говорить». Я

возразил: «Это же будет комично!» И он ответил: «Именно! Во всяком случае, это

не будет скучно, мы сможем смеяться на ваш счет». И вот с тех пор я произношу

лекции, говорю и проповедую без записок— опять-таки на его душу.

Без записок

Без записок86

У меня очень мало воспоминаний детства, у меня почему-то не задерживаются

воспоминания. Отчасти потому, что очень многое наслоилось одно на другое, как

на иконах: за пятым слоем не всегда разберешь первый, а отчасти потому, что я

очень рано научился— или меня научили,— что, в общем, твоя жизнь не

представляет никакого интереса, интерес представляет то, для чего ты

живешь. И поэтому я никогда не старался запоминать ни события, ни их

последовательность— раз это никакого отношения ни к чему не имеет! Прав я

или не прав— это дело другое, но так меня прошколили очень рано. И