тогда уже вышел в отставку и проводил 1912—1913годы в Лозанне, отец же в

этот период был назначен искусственно консулом в Коломбо: это было назначение,

но туда никто не ездил, потому что там ничего не происходило, и человека

употребляли на что-нибудь полезное, но он числился. И вот, чтобы отдохнуть от

своих коломбских трудов, они с моей матерью поехали в Швейцарию к ее отцу и

моей бабушке.

Бабушка моя, мать моей матери, родилась в Италии, в Триесте, но Триеста в то

время входила в Австро-Венгерскую империю, про ее отца я знал только, что его

звали Илья, потому что бабушка была Ильинична, они были итальянцы. Мать моей

бабушки позже стала православной с именем Ксения; когда бабушка вышла замуж, ее

мать уже была вдова и уехала с ними в Россию.

Было их три сестры; старшая (впоследствии она была замужем за австрийцем)

была умная, живая, энергичная и до поздней старости осталась такой, и

жертвенная была до конца. Она болела диабетом, напоследок у нее случилась

гангрена, хотели оперировать (ей тогда было лет под восемьдесят), она сказала

«нет»: ей все равно умирать, операция будет стоить денег, а эти деньги она

может оставить сестре,— так она и умерла. Так это мужественно и красиво.

Младшая сестра была замужем за хорватом и крайне несчастна.

Мой дед Скрябин был в Триесте русским консулом, познакомился с этой семьей и

решил жениться на бабушке, к большому негодованию ее семьи, потому что замуж

следовало сначала выдавать, конечно, старшую сестру— а бабушка была

средняя. И вот семнадцати лет она вышла замуж. Она была, наверное, удивительно

чистосердечной и наивной, потому что и в девяносто пять лет она была

удивительно наивна и чистосердечна. Она, например, не могла себе представить,

чтобы ей соврали; ей можно было рассказать самую невозможную вещь— она на

вас смотрела такими детскими, теплыми, доверчивыми глазами и говорила: «Это правда?»

Я сам пробовал, без необходимости, а просто расскажешь что-нибудь несосветимое,

чтобы рассмешить ее, как анекдот рассказывают. Она и я никогда не умели вовремя