десяти-одиннадцати нас учили воинскому строю, и все это с тем, чтобы

когда-нибудь вернуться в Россию и отдать России все, что мы смогли собрать на

Западе, чтобы мы могли быть действительно и физически, и умственно готовы к

этому. Так нас учили в течение целого ряда лет. Летние лагеря длились

месяц-полтора, строгие, суровые лагеря: обыкновенно часа три в день воинского

строя, гимнастика, спорт, были занятия по русским предметам, спали на голой

земле, ели очень мало, потому что тогда очень трудно было вообще найти

какие-нибудь деньги, но жили очень счастливо. Возвращались домой худющие,

сколько бы ни купались— в речке, в море,— возвращались грязные до

неописуемости, потому что, конечно, больше плавали, чем отмывались. И вот так

из года в год строилась большая община молодежи. Последний раз, когда я уже был

не мальчиком, а взрослым и заведовал таким летним лагерем, в разных лагерях на

юге Франции нас было более тысячи молодых людей и девушек, девочек и мальчиков.

В 1927году (просто потому, что та группа, в которой я участвовал,

разошлась, распалась) я попал в другую организацию, которая называлась «Витязи»

и была создана Русским Студенческим Христианским Движением92, где я пустил корни и где остался. Я, в

общем, никогда не уходил оттуда— до сих пор. Там все было так же, но были

две вещи: культурный уровень был гораздо выше, от нас ожидали гораздо большего

в области чтения и в области знания России, а другая черта была—

религиозность, при организации был священник, и в лагерях была церковь. И в

этой организации я сделал ряд открытий. Во-первых, из области культуры (похоже,

все мои рассказы о культуре мне в стыд и осуждение, но ничего не поделаешь).

Помню, однажды у нас в кружке мне дали первое задание— думаю, мне было

лет четырнадцать— прочесть реферат на тему «Отцы и дети». Моя

культурность тогда не доходила до того, чтобы знать, что Тургенев написал книгу

под таким названием, поэтому я сидел корпел и думал, что можно сказать

на эту тему. Неделю я просидел, продумал и, конечно, ничего не надумал. Помню,

пришел на собрание кружка, забрался в угол в надежде, что забудут, может быть,