Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

был весьма сомнительный. Кроме того, были сделаны некоторые попытки моего

развития в этом смысле: меня раз в год, в Великую пятницу, водили в церковь, и

я сделал с первого раза замечательное открытие, которое мне пригодилось

навсегда (то есть на тот период): я обнаружил, что, если войду в церковь шага

на три, глубоко потяну носом и вдохну ладана, я мгновенно падаю в обморок. И

поэтому дальше третьего шага я никогда в церковь не заходил. Падал в

обморок— и меня уводили домой, и на этом кончалась моя ежегодная

религиозная пытка.

И вот в этой организации я обнаружил одну сначала очень меня озадачившую

вещь. В 1927году в детском лагере был священник93, который нам казался древностью—

ему было, наверное, лет тридцать, но у него была большая борода, длинные

волосы, резкие черты лица и одно свойство, которое никто из нас себе не мог

объяснить: это то, что у него хватало любви на всех. Он не любил нас в ответ на

предложенную ему любовь, ласку, он не любил нас в награду за то, что мы были

«хорошие» или послушные, или там что-нибудь в этом роде. У него просто была

через край сердца изливающаяся любовь. Каждый мог получить ее всю, не то

чтобы какую-то долю или капельку, и никогда она не отнималась. Единственное,

что случалось: эта любовь к какому-нибудь мальчику или девочке была для него

радостью или большим горем. Но это были как бы две стороны той же самой

любви, никогда она не уменьшалась, никогда не колебалась. И действительно, если

прочесть у апостола Павла о любви, о том, что любовь всему верит, на все

надеется, никогда не перестает (1Кор13), это все можно было в нем

обнаружить, и этого я тогда не мог понять. Я знал, что моя мать меня любит, что

отец любит, что бабушка любит, это был весь круг моей жизни из области ласковых

отношений. Но почему человек, который для меня чужой, может меня любить и мог

любить других, которые ему тоже были чужими, было мне совершенно невдомек.

Только потом, уже много лет спустя, я понял, откуда это шло. Но тогда это был

вопросительный знак, который встал в моем сознании, неразрешимый вопрос.