этим летом». Я полушутливо ему ответил: «Ты что, боялся, как бы я не сломал

ногу или не разбился?» Он ответил: «Нет. Это было бы все равно. Я боялся, как

бы ты не потерял честь». И потом прибавил: «Ты запомни: жив ты или мертв—

это должно быть совершенно безразлично тебе, как это должно быть безразлично и

другим; единственное, что имеет значение, это ради чего ты живешь и для

чего ты готов умереть». И о смерти он мне раз сказал вещь, которая мне

осталась и потом отразилась очень сильно, когда он сам умер; он как-то сказал:

«Смерть надо ждать так, как юноша ждет прихода своей невесты». И он жил один, в

крайнем убожестве, молился, молчал, читал аскетическую литературу и жил

действительно совершенно один, беспощадно один, я должен сказать. У него была

малюсенькая комнатушка наверху высокого дома, и на двери у него была записка:

«Не трудитесь стучать: я дома, но не открою». Помню, как-то я к нему пришел,

стучал: папа, это я! Нет, не открыл. Потому что он встречался с людьми только в

воскресные дни, а всю неделю шел с работы домой, запирался, постился, молился,

читал.

Когда я решил кончать самоубийством, за мной было: эти какие-нибудь две

фразы моего отца, что-то, что я улавливал в нем, странное переживание этого

священника (непонятная по своему качеству и типу любовь)— и все, и ничего

другого. И случилось так, что Великим постом какого-то года, кажется,

тридцатого, нас, мальчиков, стали водить наши руководители на волейбольное

поле. Раз мы собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную

беседу с нами, дикарями. Ну, конечно, все от этого отлынивали как могли, кто

успел сбежать, сбежал, у кого хватило мужества воспротивиться вконец,

воспротивился, но меня руководитель уломал. Он меня не уговаривал, что надо

пойти, потому что это будет полезно для моей души или что-нибудь такое, потому

что, сошлись он на душу или на Бога, я не поверил бы ему. Но он сказал:

«Послушай, мы пригласили отца Сергия Булгакова, ты можешь себе представить, что

он разнесет по городу о нас, если никто не придет на беседу?» Я подумал: