сказал: не знаю, кто вы, но вы согласны быть моим духовником? Я с ним связался

до самой его смерти, и он действительно был очень большим человеком: это

единственный человек, которого я встретил в жизни, в ком была такая мера

свободы— не произвола, а именно той евангельской свободы, царственной

свободы Евангелия. И он стал меня как-то обучать чему-то. Решив идти в

монашество, я стал готовиться к этому и делал все ошибки, какие только можно

сделать в этом смысле: постился до полусмерти, молился до того, что сводил всех

с ума дома, и так далее. Обыкновенно так и бывает, что все в доме делаются

святыми, как только кто-нибудь захочет карабкаться на небо, потому что все

должны терпеть, смиряться, все выносить от «подвижника». Помню, как-то я

молился у себя в комнате в самом возвышенном духовном настроении, и бабушка

отворила дверь и сказала: «Морковку чистить!» Я вскочил на ноги, сказал:

«Бабушка, ты разве не видишь, что я молился?» Она ответила: «Я думала, что

молиться— это значит быть в общении с Богом и учиться любить. Вот

морковка и нож».

Медицинский факультет я окончил к войне, в 1939году. На Усекновение

главы Иоанна Крестителя99 я

просил своего духовного отца принять мои монашеские обеты: постригать меня было

некогда, потому что оставалось пять дней до ухода в армию. Я произнес

монашеские обеты и отправился в армию, и там пять лет я учился чему-то;

по-моему, отличная была школа. Чему учился?— послушанию, например. Я

поставил вопрос отцу Афанасию: «Вот я сейчас иду в армию— как я буду

осуществлять свое монашество и, в частности, послушание?» Он мне ответил:

«Очень просто. Считай, что каждый, кто дает тебе приказ, говорит именем Божиим,

и твори его не только внешне, но всем твоим нутром. Считай, что каждый больной,

который потребует помощи, позовет,— твой хозяин, служи ему, как купленный

раб».

А затем— прямо святоотеческая жизнь была. Капрал приходит, говорит:

нужны добровольцы копать траншею, ты доброволец. Вот первое: твоя воля

полностью отсекается и целиком поглощается мудрой и святой волей капрала. Затем

он дает тебе лопату, ведет в госпитальный двор, говорит: с севера на юг копать

ров. А ты знаешь, что офицер говорил копать с востока на запад. Но тебе какое

дело? Твое дело копать, и чувствуешь такую свободу, копаешь с наслаждением:

во-первых, чувствуешь себя добродетельным, а потом— день холодный и

ясный, и гораздо приятнее рыть окоп под открытым небом, чем мыть посуду на