культурный человек, учился в школе, из всех языков выбрал немецкий (что было

правдой, а выбрал-то я его потому, что уже его знал и потому надеялся, что

работать надо будет меньше, но это дело другое). И так мы проехали.

А потом приехали в Париж и поселились, и у нас был знакомый старый

французский врач, еще довоенного изделия, который уже был членом французского

медицинского Сопротивления, и он меня завербовал. Заключалось это в том, что ты

числился в Сопротивлении, и если кого-нибудь из Сопротивления ранили, или нужны

были лекарства, или надо было кого-то посетить, то посылали к одному из этих

врачей, а не просто к кому попало. Были ячейки, приготовленные на момент

освобождения Парижа, куда каждый врач был заранее приписан, чтобы, когда будет

восстание, каждый знал, куда ему идти. Но я в свою ячейку так и не попал,

потому что за полтора-два года до восстания меня завербовало французское

«пассивное Сопротивление» и я занимался мелкой хирургией в подвальном помещении

госпиталя Отель-Дьё, и поэтому, когда началось восстание, я пошел туда—

там было гораздо больше работы, там я был нужнее. Кроме того, очень было важно,

чтобы там были люди, которые могли законно требовать новых припасов лекарств и

новых инструментов, чтобы их переправлять: к нам приходили из этих ячеек, а мы

им передавали казенные инструменты, иначе им невозможно было бы получить их в

таком количестве. Одно время французская полиция поручила мне заведовать

машиной «скорой помощи» во время бомбежек, и это давало возможность перевозить

куда надо нужных Сопротивлению людей.

А еще я работал в больнице Брок, и немцы решили, что отделение, где

я работал, будет служить отделением экспертизы, и к нам посылали людей, которых

они хотели отправлять на принудительные работы в Германию. А немцы страшно

боялись заразных болезней, поэтому мы выработали целую систему, чтобы, когда

делались рентгеновские снимки, на них отпечатывались бы какие-нибудь

туберкулезные признаки. Это было очень просто: мы их просто рисовали. Все, кто

там работал, работали вместе, иначе было невозможно,— сестра милосердия,