вашему слову поступлю». И он мне сказал, что это всерьез, и я так и поступил и

теперь ему всегда напоминаю, что он ответствен за все то недоброе, что я делаю,

и поэтому его дело— молиться. И он еще усугубил это дело тем, что после

первой моей лекции на английском языке ко мне подошел и сказал: «Отец Антоний,

я за всю жизнь ничего такого скучного не слыхал». Я ему говорю: «Что же

делать, я английского не знаю, мне пришлось лекцию написать и читать, как мог».

—«Так вот я вам запрещаю отныне писать или по запискам говорить». Я

возразил: «Это же будет комично!» И он ответил: «Именно! Во всяком случае, это

не будет скучно, мы сможем смеяться на ваш счет». И вот с тех пор я произношу

лекции, говорю и проповедую без записок— опять-таки на его душу.

Об истинном достоинстве человека

Об истинном достоинстве человека104

Два представления вышли на первый план, быть может, с большей ясностью после

войны, чем до нее: представление о величии человека, о его значимости

как для других людей, так и для Бога, и представление о человеческой

солидарности. По этим двум пунктам я хотел бы сказать несколько слов.

Говоря об этом, мы должны будем определить степень нашей решимости ценить

людей, а также то, насколько далеко мы готовы идти в нашей солидарности, то

есть насколько велика наша решимость, но также каковы ее пределы.

В течение веков мы в Церкви пытались максимально возвеличить Бога за счет

умаления человека. Это можно увидеть даже в произведениях искусства, когда

Господь Иисус Христос изображается большим, а Его творения— очень

маленькими у Его ног. В этом было стремление показать, насколько велик Бог, но

оно привело к ложному, ошибочному, почти кощунственному представлению, что

человек— мал, или к отрицанию Того Бога, Который относится к людям так,

будто они не имеют никакой ценности. Обе эти реакции неверны. Первая исходит от

людей, которые считают себя детьми Божиими, Божиим избранным народом, который

есть Церковь. Они ухитрились умалить себя в меру собственного представления о