далеко заходит Он в этой солидарности? Обычно в проповедях мы подчеркиваем или

слышим от других, что Он соучаствует во всем человеческом, за исключением

греха. И если спросить, что же это за «человеческое», в котором Он участвует,

нам скажут, что это ограничения времени и пространства, что это условия

человеческой жизни: усталость, голод, жажда, тоска, одиночество, ненависть,

преследования и, наконец, смерть на кресте. Но мне кажется, что, сказав все

это, мы упускаем нечто существенное, лежащее в основе, что представляется более

важным, чем каждое из упомянутых состояний. Да, Христос в конечном счете

воспринял не только человеческую жизнь, но и человеческую смерть. Но что это

значит? О какой солидарности это свидетельствует?

Если мы обратимся к Писанию, мы увидим, что смерть и грех, то есть смерть и

отделенность от Бога, смерть и потеря Бога— то, что можно этимологически

назвать атеизмом,— неразрывно связаны. Смерть коренится в потере

Бога, в отлученности от Него. Святой Максим Исповедник в одном из своих писаний

выражается об этом очень сильно: по поводу Воплощения он говорит, что в самый

момент зачатия Христос, даже в Своем человечестве, был бессмертен, так как

невозможно помыслить, что человеческая плоть, соединенная с Божеством,

подвержена смерти.

Далее, когда мы говорим о распятии, мы сознаем, что смерть Христа на кресте

была немыслимым разрыванием бессмертной души и бессмертного тела: это не было

угасанием жизни, это было драматическим, невозможным событием, которое по воле

Божией совершилось с Тем, Кто был равно совершенным Богом и совершенным

человеком. И тогда слова Христа на кресте приобретают значение более глубокое и

ужасающее, чем мы можем себе представить. Когда Господь произносит: Боже

Мой, Боже Мой! зачем Ты Меня оставил?(Мк15:34)— это

момент, в который метафизически, невыразимым образом, недоступным для

объяснения— потому что мы ничего не можем объяснить в тайне

Христа,— пригвожденный ко кресту Иисус теряет сознание Своего единства с