Богом. Он может умереть, потому что— свободный от греха— в этот

момент Он полностью соучаствует в судьбе человека, и Он тоже остается без Бога,

и, оставшись без Бога, Он умирает. Вот мера Божией солидарности с нами: не

только в пролитии крови, не только в смерти на кресте, но и в самом условии

этой смерти на кресте, смерти вообще— в потере Бога. И поэтому не

существует ни одного атеиста в мире: как идеологического, так и, если можно так

сказать, «желудочного», используя слова апостола Павла о том, что некоторые из

чрева своего творят себе бога (Флп3:19),— ни один атеист никогда не

переживал такую потерю Бога, не впадал в такой атеизм, как Христос,

Который испытал эту потерю и умер от нее,— Он, бессмертный и в Своем

человечестве, и в Своем Божестве. Это бесконечно превосходит любую форму

солидарности. Это являет полную меру Христовой и Божией любви к людям в том,

что Бог готов совершить, это показывает, насколько далеко Он готов идти ради

единения с нами. И опять же, когда мы думаем о людях— о тех, кто не в

Церкви, кто вне ее, кто обратился против Церкви из-за нас, потому что имя Божие

из-за нас хулится среди язычников (Рим2:24),— тогда мы можем

понять, как далеко мы должны идти и как велик должен быть риск нашей

солидарности.

Мы должны быть солидарны прежде всего со Христом, а в Нем— со всеми

людьми до последней черты, до полной меры жизни и смерти. И только тогда, если

мы это принимаем, мы все— каждый из нас и сообщество всех верных, народ

Божий— можем вырастать в то, что было во Христе и что было в апостолах,

то есть в группу людей, которые обладают более величественным видением, чем

мир, большим масштабом, чем мир, так чтобы Церковь от начала могла содержать в

себе все это: могла быть причастной ко всем условиям существования человека и

поэтому могла вести человечество к спасению. Однако мы не таковы. Мы

измельчали, потому что сделали из Бога идола, а себя превратили в рабов. Мы

должны восстановить сознание того величия, которое Бог явил во Христе, того