Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

нас верят, мы можем надеяться и верить в себя.

Надежда— это не легковерие, надежда не заключается в том, что против

всякой очевидности мы думаем, что «образуется», «сойдет». Надежда— другого

качества. Я говорил о том, как можно, как необходимо нам вглядываться в себя

самих в свете Евангелия, читая Евангелие без предвзятости, но с совершенной

честностью, вернее, с той долей добросовестности и честности, которая нам

доступна. Я говорил уже несколько раз об этом, и все-таки повторю. Вы помните

рассказ, притчу Христову о сеятеле, который сеял свои семена (Мк4:2—20).

И одни семена упали на дорогу, другие упали в придорожные сорные травы, третьи

упали на каменную почву, последние упали на добрую почву. Никто из нас не

является неизменно той или другой почвой. То мы, как камень,

непроницаемы, ни один плуг не прорежет этого камня, этой окаменелости. Иногда

мы в себе ничего не видим, кроме сорной травы, и другие могут не видеть. Иногда

мы, как дорога, которая отчасти может принять семя, но без глубины, оно

затоптано будет. А иногда мы бываем такой богатой почвой: слово живое падает

нам в душу— и вдруг загорается что-то в нас, мы делаемся живыми, из

изваяния мы делаемся плотью и кровью. И поэтому нам надо не только в те минуты,

когда мы чувствуем в себе самих чуткость, восприимчивость, но в любые минуты

жизни вглядываться в евангельское зеркало, вчитываться в Евангелие,

вслушиваться в слова Христа, вглядываться в Его действия, слушать слова других,

следить за их реакциями и за тем, как поступает Христос. Порой мы ничего не

будем чувствовать, порой мы загоримся на мгновение, а потом этот огонь

потухнет. А порой то, что мы видели или слышали, западет в нашу душу так, что

никакими силами этого будет не вырвать.

Подумайте о том, что было, когда Христос проповедовал на Святой земле. Толпы

Его окружали. Один человек подходил и ставил вопрос— вопрос, который в

нем созрел, который был для него насущный, который требовал ответа, вопрос, без

ответа на который он жить не мог. И Христос обращался к этому единственному