когда у тебя такой разговор, никуда не уйти. А иногда такие дикие вещи

приходилось слышать! На одном собрании я спросил старшую сестру госпиталя в

Кардиффе: «Что вы делаете, когда доктор вам скажет: „Я осмотрел этого человека,

он не выживет“?» Она ответила: «Я к нему иду, и если он мне ставит прямой

вопрос, я ему косвенно отвечаю, и когда вижу волнение и беспокойство, говорю:

„Да успокойтесь. Давайте попьем чаю!“— и ухожу сразу, и оставляю его как

можно дольше, чтобы он успел сам продумать свое состояние».

Сестра боится смерти, боится о ней сказать. К сожалению, это бывает даже с

некоторыми священниками. Я читал доклад одного священника, который говорит

между прочим: «Священник сможет помочь умирающему в меру собственного страха

перед смертью…» Это же полное отрицание того, что можно сделать! Потому

что, если ты сам боишься, ты никакой поддержки не можешь дать другому человеку.

Тут возникает вопрос о правде— о правде и в медицинской, и в

пастырской практике. Как относились те, с кем ты общался, к этому вопросу?

Конечно, есть люди, которые просто боятся всякой правды…

Знаешь, это трудный вопрос, он не ставится с такой простотой: неправда или

правда. Неправду сказать очень легко, это проблемы не составляет. Ты знаешь,

что человек умирает, и не хочешь быть вовлеченным в это драматическое положение

и говоришь: «Нет, нет, все будет хорошо! Ты сейчас себя чувствуешь хуже, но это

потому, что лекарства только начали действовать, ты сейчас успокоишься, будет

лучше…»— и уходишь. Но правда не такая простая. Бросить в лицо: «Ты,

дружок мой, при смерти, готовься к этому!»— нельзя всякому человеку. В

такой форме никому нельзя сказать.

В течение всей болезни человека должна быть какая-то подготовка в этом

отношении. Причем я много раз говорил студентам: готовьте умирающих не к

смерти, а к вечной жизни. Не к тому, что: «Вот, ты умрешь, тебя похоронят, и

конец», а к тому, что смерть— это переход.

Но это можно говорить верующим или тем, кто помнит о своей вере, кто