в том, и в другом случае мы друг друга не замечаем. Единственное, что мы

замечаем, это некий объем, какую-то помеху, нечто мешающее мне следовать по

моей траектории; и если она не простой переход с одного места на другое, а путь

моей жизни, эта траектория есть то, что я хочу делать, а «другой»— опасность,

препятствующая мне быть тем, чем я хочу быть.

Но при доброжелательных, дружеских отношениях— я уж не говорю о

любви— мы видим нечто совершенно иное. Начинается все с того, что кто-то,

кто был около нас всего лишь объемом, неопределенным присутствием, обретает

лицо, единственный в своем роде лик. Если в этом лике открывается для нас

возможность каких-то отношений, то мы более уже не являемся центром, вокруг

которого вращаются планеты-спутники. Теперь мы почти на положении равных; я

говорю «почти», ибо пройдет еще много времени, пока будет преодолено чувство,

что центр— это все же «я». Если взять такие простые категории как «я

люблю тебя», то «я» обычно пишется крупным шрифтом, «люблю»—

грамматический союз, а «тебя»— вообще нечто относительное. Я думаю, весь

процесс, который должен нас связать с кем-то, состоит в следующем: мы

постепенно обнаруживаем, что «я» и «тебя» уравновешиваются по мере того, как

«люблю» перестает быть союзом, перемычкой, соединяющей два местоимения, и

обретает весомость, какое-то качество, изменяющее самые отношения. Наступает

момент, когда отношения настолько уравновешиваются, что тот, кто любит, ощущает

себя со всей интенсивностью, но с той же интенсивностью он ощущает и другого,

придает ему значение, ценность, а затем, если наше чувство становится более

глубоким, если возрастает в нас сознание «другого», то наступает момент, когда

мы вдруг понимаем, что теперь мы стали точкой на периферии, а он— центром

в нашем не статичном, а динамичном отношении человека, который обращен,

устремлен к другому.

Вспомните начало Евангелия от Иоанна, где в русском переводе говорится Слово

было у Бога (Ин1:1). Греческий термин, так же как и славянское Слово