живу в теле, я разлучен от Христа (Флп1:21; 2Кор5:6). Вот это

первое утешение, в котором мы нуждались бы, если бы любовь к Богу в нас горела

так же, как она горела в сердце апостола Павла, так же, как она горит в сердцах

святых. Мы обездолены, мы осиротели: осиротели смертью Христовой и в каком-то

смысле остаемся сиротами и при Его Воскресении и Вознесении. Да, Он среди нас—

но невидимо, Он таинствами действует в нас— но порой еле ощутимо, мы

этого не чувствуем, мы ослеплены, оглушены видимым, окружающим нас шумным

миром. Один из псалмов говорит о бесе полуденном (Пс90:6)—

такой он страшный. Мы все наверно переживали яркость, рельефность, силу того,

что нас окружает в летний день, в полуденный зной, когда воздух дрожит, когда

мы охвачены теплом, когда все делается таким интенсивным, таким красочным,

таким рельефным, когда все вокруг нас обращает на себя наше внимание, когда

воздух полон звуков и даже тишина его звенит,— вот это одно из проявлений

этого «беса полуденного», соблазна видимым, слышимым, ощутимым. Мы ослеплены к

невидимому тем, что видим, мы глохнем к тихому гласу и совести, и Христа, и

Святого Духа, потому что оглушены звуками вокруг нас, мы не ощущаем своего

одиночества и сиротства, потому что вокруг нас люди, вещи, воздух, свет, тепло,

мы не нуждаемся в утешении. И поэтому самое, может быть, основное, что Святой

Дух нам может дать, этого-то мы не просим, не ожидаем, не понимаем даже своей

нужды в этом. Мы утешены. А вместе с тем Христос в Своей нагорной проповеди

говорит: блаженны плачущие, блаженны алчущие и жаждущие, блаженны нищие

(Мф5:3—12). Мы нищи, с нами нет Жениха, Который снимает всякое горе, утирает

всякую слезу, наполняет нас радостью, мы не жаждем прихода Господня. Кто из нас

может по совести сказать, что его голод по Богу, его желание быть любой ценой

со Христом таково, что он может, как тайнозритель в конце книги Откровения,

молиться Богу и говорить: Господи Иисусе, гряди скоро! (Откр22:17,

20). Сколько людей сказали бы эти слова, понимая, что это значит конец времени,

конец всему, что мы ценим, любим, чему мы служим в этом временном и преходящем