каковы бы ни были последствия. Когда мы молимся, чтобы Господь Дух Святой нас

наполнил, мы должны молиться о торжестве Божием, зная, что Его торжество—

и в нашем спасении, но думая о Нем, как мы думаем о любимом человеке, стремясь,

чтобы наша жизнь была Его славой, Его победой.

Если бы мы были так настроены, то всегда могли бы молиться, мы не ставили бы

вопрос о том, что мы устали, унылы, что настроения нет, что нас что-то

отвлекает, потому что считали бы именно эти препятствия причиной, почему нам

надо молиться еще более упорно, еще более настойчиво, ибо это состояние души,

тела нашего, тот участок вселенной, мое «я» телесно-душевное и духовное,

которое Бог вручил мне, чтобы я его освятил и сделал уделом Божиим,— в

плену, и теперь-то и надо его освобождать от этого духовного плена, призывая на

помощь и святых, и Божию Матерь, и ангела хранителя, и Силы небесные, и Самого

Спасителя Христа, и Духа Святого. В этом смысле молитва— это борьба за

то, чтобы на землю, вот на тот маленький участок, который я собой представляю,

сошел огонь Святого Духа и зажег все вечным пламенем, превратил сухое,

пустынное деревце в неопалимую купину. Поэтому искать себе пощады, утешения,

извинения в том, что те или другие душевные состояния мне мешают

молиться,— нельзя, именно из-за них и молишься.

И здесь начинается весь трезвый, строгий путь подвига: просто преданности

Богу, уважения к Нему, любви к Нему, готовности Ему служить.

Апостол Павел называет христиан воинами (2Тим2:3), воин не

укрывается за своим начальником, за своим царем, он идет вперед отдавать свою

жизнь, истощать, может быть, до конца свои силы в служении. И так должны и мы в

трезвости, строгости совершать свой духовный путь. Что мы этого не делаем,

думаю, всем нам очевидно, что мы молимся радостно, когда Господь прольет в

сердца наши молитву, и, как говорится в Литургии, мы возносим эту молитву Твоя

от Твоих,— это ясно, но что делаем мы для Бога, когда мы

всецело— или частично— охвачены немощью, нежеланием Ему служить,