укрывается за своим начальником, за своим царем, он идет вперед отдавать свою

жизнь, истощать, может быть, до конца свои силы в служении. И так должны и мы в

трезвости, строгости совершать свой духовный путь. Что мы этого не делаем,

думаю, всем нам очевидно, что мы молимся радостно, когда Господь прольет в

сердца наши молитву, и, как говорится в Литургии, мы возносим эту молитву Твоя

от Твоих,— это ясно, но что делаем мы для Бога, когда мы

всецело— или частично— охвачены немощью, нежеланием Ему служить,

отвержением Его воли? Тогда-то и надо молиться.

Эта тема трезвости красной нитью проходит через всю святоотеческую

литературу, через все жития святых, но мы это слово очень мало слышим, над ним

мало задумываемся. Во имя Божие: не нам, Господи, не нам, но имени Твоему славу

дай,— говорит пророк Давид в одном из своих псалмов (Пс113:9),

Утешитель, Податель крепости, Податель радости, Дух, приобщающий нас к Истине,

Которая есть Христос,— личной Истине, и раскрывающий перед нами смысл и

глубины Христова учения о том, как эта личная Истина может собой охватывать

жизнь и преображать ее. А на краю жизни— смерть, и смерть преображается

этой вечной жизнью.

Я упомянул слова апостола Павла: жизнь для меня— Христос, и

смерть— приобретение (Флп1:21). В другом месте он говорит: для

меня умереть не заключается в том, чтобы совлечься, сбросить временную жизнь, а

облечься в вечную (2Кор5:4).

И вот эта вечная жизнь и есть духовная жизнь: жизнь, которая должна начаться

теперь— не в будущем, не когда-то. Я помню проповедь студента Московской

духовной академии, который первыми своими словами поставил эту тему во всей ее

силе и поражающей глубине. Первые его слова были: «Будущей жизни нет, есть

только вечная жизнь». Если думать о вечной жизни как о чем-то, что

когда-то будет, а теперь к нам никакого не имеет отношения, о чем-то, чего мы

можем ожидать на будущее, но чему мы непричастны сейчас, то мы всю нашу земную