Насколько такое воспитание повлияло на тебя? Каково теперь твое отношение

к любым испытаниям?

Я остался при старом. То есть я не принимаю лекарств, пока не дошел до

какого-то предела. Принцип тот: пока я могу функционировать, я не принимаю

ничего. Я принимаю лекарство тогда, когда боль мне мешает делать свое дело. Я

думаю, что это очень удобный способ. Ты отлично знаешь, что эта боль выносима;

если перетерпеть немножко, она даже, вероятно, пройдет.

Вот случай времен войны. Я должен был донести до медпункта большую ношу

лекарств. Шел я километр за километром, дождь лил как из ведра, вся дорога была

сплошной лужей и слякотью. В какой-то момент, после шести-семи часов пути, я

подумал: я больше не могу! Никакого санитарного пункта, никакой больницы не

видно, лягу и отдохну или высплюсь… И тогда мне пришла мысль (мне кажется теперь,

лучше бы ей не приходить в такой форме; мне стыдно, что свое состояние я

поставил в такой контекст): «Христос нес крест. Он нигде не остановился и дошел

до Голгофы»… Я пошел дальше, и через сто метров оказалась больница, куда я шел.

Я думаю, что с физическим страданием при болезни часто бывает так: оно

доходит до какого-то предела, и если только ты вынесешь и научишься не

напрягаться, а как бы отдаваться, оно проходит.

Чем это отличается от спартанского отношения?

Я думаю, тем, что спартанец рассчитывает только на собственные силы, а

верующий уверен, что ему, если будет нужда, Бог может помочь. Мне кажется этот

момент очень значительным: Бог рядом с нами и готов вступиться. Можно почти что

сказать: Он настолько тут присутствует, что порой и без врача можно обойтись,

собрав внутреннюю силу и принимая то, что с тобой случается, как дар Божий. Не

как наказание Божие, а как обстоятельство, которое Бог тебе дает, чтобы ты

оторвался от себя, обратился к Нему, стал лицом к лицу со своей совестью и в

этом контексте посмотрел, что ты можешь делать. И если мы найдем в себе покой,

внутренний строй, готовность бороться со всем тем, что не лежит в чисто