предмету: скажем, употребление того же атома для промышленности или для

бомбы— совершенно разные вещи, но атом есть атом.

Если говорить о светском воспитании как о воспитании в той или другой

определенной идеологии, тогда может быть конфликт; если же речь идет о

воспитании ребенка просто в истории страны, в литературе страны, в языке и в

науке, я не вижу конфликта. Я не говорю, что нет вопросов, скажем, о сотворении

мира, эволюции— это совсем другие темы,— но я не вижу, почему,

когда раскрываются перед нами глубины и богатство мироздания, это должно

препятствовать нашему религиозному изумлению перед Богом. Скажем, для меня

естественный и медицинский факультеты оказались очень важным этапом моей

духовной жизни, потому что, работая научно, я привык к умственной честности, к

признанию, что есть объективные факты, что есть реальность вне меня, что нельзя

просто переиначивать вещи. Поэтому я бы сказал, что естественные науки или

физика, химия— лучшая школа, чем философия, потому что с философией можно

играть, а с данными физики очень трудно играть, но я и не думаю, чтобы в этом

была необходимость.

Я думаю, что чем больше у человека понимания жизни— а понимания жизни

можно достигать очень разно,— тем лучше. Нужна какая-то культурность в

том смысле, что человек должен откуда-то почерпать более широкое понимание

человека и жизни, чем просто из своего семейного круга. Но я бы сказал, что

религиозное изумление перед Богом разрушается гораздо больше некоторыми формами

религиозного воспитания, чем светского образования.

Но если человек разбирается в тонкостях движения звезд и удаляется от

своей души, то это дисгармония.

Это также относится к богословию, это также относится к церковности. Помню,

я проводил говение в одном англиканском богословском колледже для студентов,

которые ожидали рукоположения, и один из них от имени всей группы в сорок

человек поставил мне вопрос: каким образом можем мы вновь уловить ту свежесть