Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
полную незащищенность, изгнанничество, соглашается, еще до Своего рождения,
быть названным чужим и лишним, готов быть отброшенным, исключенным, готов Себя
отдать. И этим Он делается как бы, по-земному говоря, свободным. Миру, который
Его не принимает, Он ничем не обязан, Он этому миру может говорить правду, Он
может действовать с царственной Своей свободой. Те, кто прислушиваются к Нему,
делаются Его друзьями. Он Сам говорит: Я вас больше не называю слугами, рабами,
потому что слуга не знает воли своего господина, а Я называю вас друзьями, потому
что вам Я все сказал (Ин15:15)— все о Божиих путях, все о Своем
пути и все о наших путях.
И это продолжается через всю жизнь Христа. Он окружен небольшим кругом
людей, которые услышали в Его голосе правду, в Его словах узнали правду:
правду о жизни, истину о Боге и о человеке, и об их взаимном отношении, и о
том, что надлежит делать человеку, который в гармонии с Богом, который
Богу снова стал своим. А дальше— целое море противления; железное кольцо
врагов и толпа испуганных, смятенных, неуверенных людей. Подумайте о Голгофе, о
распятии Спасителя: на холме стоит крест, и на кресте умирает плотью Сын Божий.
Он умирает, потому что Он так нас возлюбил, что во всем уподобился нам,
кроме греха, Он умирает, потому что Он стал на сторону Божию, и окружающий Его
мир не мог, не захотел Его вместить. Христос был распят вне врат Иерусалима, то
есть вне человеческого общества, вне града, как бы изгнанный в пустыню козел
отпущения (Лев16:5—10), на которого ложились грехи древнего Израиля и
который изгонялся на погибель вне врат, вне города, вне общества,—
отрубленный, отрезанный ломоть… Здесь происходит самая трагическая борьба:
умирает плотью бессмертный Сын Божий, умирает свободным выбором Своим, чтобы
открыть нам путь в вечность. Святой Григорий Богослов говорит: чему не
приобщился Христос, того Он не искупил. Он приобщился всему, включая
последствия греха, которые сделали человека смертным и отдалили его от Бога. Он
умирает именно в этом ужасе богооставленности: Боже Мой, Боже Мой! зачем Ты