Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

полную незащищенность, изгнанничество, соглашается, еще до Своего рождения,

быть названным чужим и лишним, готов быть отброшенным, исключенным, готов Себя

отдать. И этим Он делается как бы, по-земному говоря, свободным. Миру, который

Его не принимает, Он ничем не обязан, Он этому миру может говорить правду, Он

может действовать с царственной Своей свободой. Те, кто прислушиваются к Нему,

делаются Его друзьями. Он Сам говорит: Я вас больше не называю слугами, рабами,

потому что слуга не знает воли своего господина, а Я называю вас друзьями, потому

что вам Я все сказал (Ин15:15)— все о Божиих путях, все о Своем

пути и все о наших путях.

И это продолжается через всю жизнь Христа. Он окружен небольшим кругом

людей, которые услышали в Его голосе правду, в Его словах узнали правду:

правду о жизни, истину о Боге и о человеке, и об их взаимном отношении, и о

том, что надлежит делать человеку, который в гармонии с Богом, который

Богу снова стал своим. А дальше— целое море противления; железное кольцо

врагов и толпа испуганных, смятенных, неуверенных людей. Подумайте о Голгофе, о

распятии Спасителя: на холме стоит крест, и на кресте умирает плотью Сын Божий.

Он умирает, потому что Он так нас возлюбил, что во всем уподобился нам,

кроме греха, Он умирает, потому что Он стал на сторону Божию, и окружающий Его

мир не мог, не захотел Его вместить. Христос был распят вне врат Иерусалима, то

есть вне человеческого общества, вне града, как бы изгнанный в пустыню козел

отпущения (Лев16:5—10), на которого ложились грехи древнего Израиля и

который изгонялся на погибель вне врат, вне города, вне общества,—

отрубленный, отрезанный ломоть… Здесь происходит самая трагическая борьба:

умирает плотью бессмертный Сын Божий, умирает свободным выбором Своим, чтобы

открыть нам путь в вечность. Святой Григорий Богослов говорит: чему не

приобщился Христос, того Он не искупил. Он приобщился всему, включая

последствия греха, которые сделали человека смертным и отдалили его от Бога. Он

умирает именно в этом ужасе богооставленности: Боже Мой, Боже Мой! зачем Ты