волнующему, потрясающему опыту обращения, к откровению— во Христе и через

Него— Живого Бога, о смерти говорили как о рождении в вечную жизнь.

Смерть воспринималась не как конец, не как окончательное поражение, а как

начало. Жизнь рассматривалась как путь к вечности, войти в которую можно

открывшимися вратами смерти. Вот почему древние христиане так часто напоминали

друг другу о смерти, вот почему в молитвах, которые, как драгоценное наследие,

передал нам Иоанн Златоустый, есть строки, где мы просим Бога дать нам память

смертную. Когда современный человек слышит подобное, он обычно реагирует

неприятием, отвращением. Означают ли эти слова, что мы должны помнить: смерть,

точно дамоклов меч, висит над нами на волоске, праздник жизни может трагически,

жестоко окончиться в любой момент? Являются ли они напоминанием при всякой

встречающейся нам радости, что она непременно пройдет? Значат ли они, что мы

стремимся омрачить свет каждого дня страхом грядущей смерти?

Не таково было ощущение христиан в древности. Они воспринимали смерть как

решающий момент, когда окончится время делания на земле, и, значит, надо

торопиться, надо спешить совершить на земле все, что в наших силах. А целью

жизни, особенно в понимании духовных наставников, было— стать той

подлинной личностью, какой мы были задуманы Богом, в меру сил приблизиться к

тому, что апостол Павел называет полнотой роста Христова (Еф4:13),

стать— возможно совершеннее— неискаженным образом Божиим.

Апостол Павел в одном из Посланий говорит, что мы должны дорожить временем,

потому что дни лукавы (Еф5:16). И действительно, разве не

обманывает нас время? Разве не проводим мы дни своей жизни так, будто наскоро,

небрежно пишем черновик жизни, который когда-то перепишем начисто, будто мы

только собираемся строить, только копим все то, что позднее составит красоту,

гармонию и смысл? Мы живем так из года в год, не делая в полноте, до конца, в

совершенстве то, что могли бы сделать, потому что «еще есть время»: это мы

докончим позднее, это можно сделать потом, когда-нибудь мы напишем чистовик.