Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
В какой мере, хоть самой малой, следую я образу Христа, или образу Михаила
Муромского, или образу бесчисленного множества святых? В какой мере я—
абсолютный центр, начало, конец и цель,— и этим безбожен и бесчеловечен?
И в какой мере Бог, любовь, цель, которая выше меня, более достойна Бога и
людей, чем я сам, являются центром моей жизни? На примере Михаила Муромского мы
видим, как мальчик девяти лет в простоте и цельности своего сердца сумел вместе
со своим отцом образно воплотить всю тайну нашего спасения. Перед нами задача
большей частью проще: являемся ли мы силой примирения? Являемся ли мы силой
любви? Является ли Евангелие в нашем сердце, в нашей жизни и через нас— благой
вестью, которая доносится до людей, как радость, как свобода, как новая
жизнь?
Второй пример, который я хочу вам дать, относится к девятнадцатому году
нашего столетия. Один из городов средней России, переходивший раз за разом из одних
рук в другие, оказался в руках новой власти; в этом городке находилась женщина,
жена русского офицера со своими двумя детьми. Она спряталась на окраине города,
в опустелом домике, и решила переждать до момента, когда сможет бежать. Однажды
вечером кто-то постучался к ней в дверь. Она трепетно ее открыла и оказалась
перед лицом молодой женщины, ее же лет, которая ей сказала: вы ведь такая-то,
не правда ли? Вам надо немедленно бежать, потому что вас предали, и сегодня
ночью придут вас брать. Мать посмотрела на нее, показала своих детей: куда мне
бежать— они же далеко не пойдут, и нас сразу узнают! И тогда эта женщина,
которая была просто соседкой, вдруг обратилась в то великое существо, которое
называется евангельским словом ближний; она улыбнулась и сказала: «Нет!
Вас искать не станут, потому что я останусь на вашем месте». «Но вас
расстреляют!»— сказала мать. И молодая женщина снова улыбнулась: «Да! Но
у меня нет детей». И мать ушла, а молодая женщина осталась. Глубокой ночью
пришли, застали эту молодую женщину (звали ее Натальей) и расстреляли. Но мы
можем многое за этим себе представить, и представить не чистой фантазией, а