женихом взаимной веры, то есть, с одной стороны, настоящего доверия, с

другой стороны, верности. Это очень важно, и это раскрывается очень ясно

дальше в службе, когда читается молитва, где упоминается блудный сын. Он ушел

из отчего дома, прожил блудную, некрасивую жизнь, раскаялся под давлением

обстоятельств и вернулся домой. И что же случилось? Отец его встречает, его

обнимает, целует, и когда сын говорит отцу:я согрешил против неба и

пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим…— отец ему не дает

сказать последних слов, которые были приготовлены кающимся сыном на пути. Он

хотел сказать: прими меня хоть как одного из твоих работников— отец не

дает ему этого сказать, потому что недостойным сыном он может быть, но не может

быть ничем меньшим, чем сыном. А дальше отец не спрашивает ни о чем, ему

достаточно того, что сын вернулся домой. Он его не спрашивает, кается ли тот,

жалеет ли, стыдится ли своего прошлого, не спрашивает, готов ли он измениться;

ему достаточно, что сын вернулся, для того, чтобы верить в него до конца

(Лк15:11—32).

И вот мы просим Господа о такой вере, о таком доверии, просим, чтобы оно

сохранилось на всю жизнь между мужем и женой. Чтобы, если будет что-нибудь

между ними: ссора, непонимание, даже неверность, и один из них вернется и

скажет: «Я пришла к тебе, я к тебе пришел», тот, который остался верен, раскрыл

бы объятия и сказал: «Наконец! Я так тебя ждала, я так тебя ждал». И если

виновный скажет: «Можешь ты меня простить?»— чтобы тот его только обнял,

поцеловал и даже не упомянул о прошлом.

Тут нужна вера, такая вера, которая может родиться только из той

любви, о какой я говорил в других беседах: любви зрячей, любви созерцательной,

любви проникновенной, которая способна видеть всю красоту человека даже в тот

момент, когда эта красота заколебалась или когда что-либо в этой красоте

померкло. Потому что нет красоты, которая изуродована до конца в человеке:

любовь к нему, вера в него может восстановить то, что, казалось, никто и ничто