alter ego, «другой я сам»; в момент падения они видят друг друга нагими, потому

что каждый смотрит на другого и говорит: я— это я, а он— это он.

Тут как бы трещина, разлом. Здесь-то и появляется элемент влечения, вожделения,

здесь смешиваются две перспективы: перспектива природы (о которой говорится в

первой главе) и перспектива человечества, трансцендирования личности в жизни

сверхличной.

Возвращаясь к энциклике— мы наблюдаем тут то основоположное смешение,

которое почти всегда, мне кажется, имеет место в католической литературе:

смешение плоти и тела. Чтобы пояснить различие между ними, напомню прекрасное

выражение отца Сергия Булгакова: «Борьба с плотью это борьба за тело»184— тут подчеркивается различие

между телом и плотью, телесностью и плотским состоянием. А результатом

недоверчивого отношения к плоти, которую смешивают с телом, является, мне

кажется, своего рода игра в прятки в отношении проблемы деторождения. В

энциклике и во всем этом строе мышления, по-видимому, ставится вопрос о том,

как сочетать и запрет, и возможность избежать деторождения, когда оно

оказывается событием, которое может вылиться в трагедию. И тут энциклика

повторяет Талмуд, где уже объяснено, что Бог, по Своему милосердию, ведая нашу

слабость и склонность ко злу, попустил существование периодов бесплодия, чтобы

можно было и утолить вожделение, и избежать опасности зачатия185. Но и с православной, и просто с

человеческой точки зрения это представляется мне безнравственным, радикально

безнравственным.

Ответы на вопросы

Как должна строиться христианская семья?

Апостол Павел говорит, что семья— это малая Церковь, то есть что в

семье присутствуют все или основные характерные черты церковной любви

(Еф5:22—33). Такого единства, такой любви, которая бывает в семье, при

всех трудностях, при нашей греховности, конечно, нигде не найти. И расширение

этой тайны единства из семьи— дальше должно быть по образу семьи, а не по