имя какого-то идеала, часто выдуманного. Христианская семья могла бы быть самым

убедительным доводом в пользу того, что, если Бог входит в какую-то обстановку,

приходит к какой-то группе людей, Он вносит что-то, чего нигде нет, и что это

можно назвать счастьем, а не разбитостью. Я поэтому говорю о счастье как о

первом и очень важном условии. Счастье, конечно, должно быть нравственно

выдержанное, то есть должна быть подлинно христианская любовь между мужем и

женой, и когда я говорю «христианская», я не говорю— что-то экзотическое

и странное, а просто то отношение, в котором человек почитает, любит другого,

считается с ним, считает, что он или она (это относится к тому и другому) с

радостью пожертвует чем-то желанным ради другого, что дети тоже воспитываются в

правде, в любви, что им стараются внушить, что добро приносит радость, а не

только натугу. Мне кажется, что счастливая семья— убедительное

доказательство того, что, приди Бог в человеческую обстановку, она может

расцвести так, как никакая другая не может.

Можно порой— но тогда это должно быть сделано всеми сообща—

пожертвовать очень многим, что составляет обыкновенное мирское счастье, ради

чего-то более возвышенного. Помните, Иоанн Кронштадтский сказал своей жене, что

они будут служить Богу, а счастье успеется— пусть другие будут счастливы.

Если это взаимно, если оба или вся семья готовы отдать некоторые свои радости

для других, это дело иное. Но против чего я протестую, это против идеи, что

один имеет право загубить чужую радость, отнять радость у других, чтобы куда-то

унести ее на сторону, пойти утешать кого-то на другом конце города, тогда как

собственная семья остается без радости, без утешения.

В наше время развод стал повседневным фактом,

люди относятся к этому вопросу очень легко. Церковь смотрит иначе…

Развод— одна из самых больших трагедий, какая может настигнуть

человека. Он представляет собой конец не только той любви, которая обусловила

брак, но конец надежды на целую жизнь, полную радости и глубины. И вот в этом