Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

Я попробую поделиться с вами некоторыми мыслями, которые у меня собрались за

многие годы чтения Священного Писания— сначала Нового Завета, в котором

я, мальчиком четырнадцати лет, впервые встретил Бога, затем и Ветхого Завета.

Первое, на что я хотел бы обратить ваше внимание, это то, что между началом

Ветхого Завета, первыми двумя главами, и дальнейшим его содержанием существует

абсолютная, категорическая разница, потому что содержание первой главы и начало

второй, подводящее нас к падению человечества, очень своеобразно: это рассказ

языком падшего мира о том, что было когда-то, когда мир еще не пал. Это

попытка сказать нечто на одном языке, который не обладает ни словарем, ни

понятиями, ни опытом другого языка. И это надо принимать в учет, когда мы

читаем Ветхий Завет: мир от сотворения до падения— мир нам абсолютно

неизвестный. Мы можем гадать, можем пытаться представить, что тогда могло быть,

но мы не можем опытно войти в это.

Можно сказать, что мы в какой-то мере приобщены этому опыту, потому что

живем в Церкви, то есть в обществе, которое искуплено, которое спасено, которое

очищено воплощением, смертью и воскресением Христа и даром Святого Духа. Однако

мы являемся грешными существами и можем только как бы чутьем что-то улавливать.

Но мы не можем знать опытно, непосредственно то, что знал Адам, что

знала Ева, что знала вся тварь до того, как она оторвалась от Бога.

Это нам надо помнить, когда мы читаем начало Ветхого Завета. Мы должны его

читать как метаисторию, то есть не как историю, где описано все, как было, а

где в форме описаний падшего мира говорится о мире, которого больше нет и

которого мы не знаем, о мире, которого даже никогда больше не будет, потому

что, когда кончится время, когда наступит окончательная победа Божия и, по

слову апостола, будет Бог все во всем (1Кор15:28), мы не

сможем вернуться к тому моменту, когда на земле еще не было греха.

Это нам надо каким-то образом пережить, потому что представить себе это

нелегко, так же как нелегко представить себе жизнь, которой мы не приобщены