(или для нее) началась новая жизнь— жизнь без ограничений, просторная. И

опять-таки мы можем плакать над собой, над нашей потерей, нашим одиночеством,

но в то же время мы должны научиться тому, что Ветхий Завет уже прозревает,

предсказывает, когда говорит: крепка, как смерть, любовь (Песн8:6),—

любовь, которая не позволяет померкнуть памяти любимого, любовь, которая дает

нам говорить о наших отношениях с любимым не в прошедшем времени: «Я любил его,

мы были так близки», а в настоящем: «Я люблю его, мы так близки». Так что в

смерти есть многосложность, можно даже, быть может, сказать—

двойственность, но если мы— собственный Христов народ, мы не имеем права,

из-за того что сами глубоко ранены потерей и осиротели по-земному, не заметить

рождения усопшего в вечную жизнь. В смерти есть сила жизни, которая достигает и

нас.

Если же мы признаем, что наша любовь принадлежит прошлому, это означает, что

мы не верим в то, что жизнь усопшего не прекратилась. Но тогда приходится

признать, что мы неверующие, безбожники в самом грубом смысле слова, и тогда

надо посмотреть на весь вопрос с совершенно другой точки зрения: если Бога нет,

если нет вечной жизни, тогда случившаяся смерть не имеет никакого

метафизического значения. Это просто природный факт. Победили законы физики и

химии, человек вернулся в дление бытия, в круговорот природных элементов—

не как личность, а как частица природы. Но в любом случае мы должны честно

взглянуть в лицо своей вере или ее отсутствию, занять определенную позицию и

поступать соответственно.

Еще личные воспоминания

Трудно, почти невозможно говорить о вопросах жизни и смерти отрешенно. Так

что я буду говорить лично, быть может, более лично, чем понравится некоторым из

вас. В своей жизни мы встречаемся со смертью в первую очередь не как с темой

для размышления (хотя и это случается), а большей частью в результате потери

близких— наших собственных или чьих-то еще. Этот косвенный опыт смерти и