временем, когда среди учеников— Христос, Который весь, видимо или

невидимо, сияет Божеством, как бы пышет Божеством, Который является Божеством в

их присутствии, среди них, и ученики живут преображенными в этом преображенном

мире.

А потом, после Воскресения Христова, они идут на проповедь. Люди, которые по

их слову делаются верующими, такого опыта не переживали: они не видели Христа,

они не были с Ним; однако некоторые— и таких свидетелей за историю

христианства тысячи— встретили воскресшего Христа. Я не говорю,

что обязательно человек видел или физически ощутил Христа, но он познал Его

живое, преображающее присутствие.

И вот книга Деяний апостольских дает нам картину того, как множатся новые

ученики, Церковь рождается, но в ней присутствует не только правда, есть и

грех. Меня всегда поражает разница между Евангелием и Деяниями. В

Евангелии— простор безмерный, простор такой же широкий, как Сам Бог;

такое чувство, что над широкой равниной веет ветер и можно дышать полной грудью.

Пока Христос был с учениками, они переживали постепенное вырастание,

перерастание себя самих. В Деяниях апостольских мы находим человеческое

общество верующих, которое уже начинает ставить перед собой вопросы узкие,

мелкие, общество, где, как тина со дна речки, поднимаются всякого рода

человеческие переживания. И в этом смысле можно сказать, что книга Деяний после

Евангелия подобна Ветхому Завету в целом в сравнении с первыми главами Библии.

В евангельский период Христос Сам действует, Его слово подобно дрожжам,

брошенным в тесто (Мф13:33). Дальше— проповедью, трудами учеников

тесто всходит постепенно, но оно не мгновенно превращается в чистый хлеб.

Это приходится учитывать, потому что Церковь, о которой мы говорим, в

которой мы живем, которая есть как бы начало будущего века, есть одновременно

постепенное оцерковление. В одной из своих лекций отец Георгий Флоровский

сказал, что Церковь «и дома— и на пути»191.