который там запутался рогами в траве.

Вот здесь второй вид веры: сначала была уверенность, затем все

увеличивающееся общение с Богом и познание Его, которое завершилось полным доверием,

полной готовностью не сомневаться в Нем, что бы Он ни сказал, в

уверенности, что Бог есть Бог мудрости и Бог любви.

Можно поставить перед собой вопрос: зачем Богу надо было испытывать Авраама,

требовать от него, чтобы он собственного своего сына принес в жертву? Мне

думается— и это уже взято не из Священного Писания, а просто из жизни, из

опыта,— что только тогда можно сказать, что я абсолютно твердо

стою на своих убеждениях, только тогда можно сказать, что я уверен в том, что

делаю, или доверяю до конца тому, кому я подчинен, когда передо мной стоит

испытание смерти. В древности говорили: «Имей память смертную». Когда нечто

подобное говоришь современному человеку, он отвечает: неужели я должен помнить

о смерти все время, неужели тень смерти должна ложиться на всякую радость, на

все мое счастье, неужели она должна закрывать передо мной всю красоту

вселенной, мою дружбу, мою любовь, мою радость? так жить нельзя! Но вовсе не об

этом говорили в древности. Эти слова означали: если твоя вера, твои убеждения,

твоя верность не способны устоять перед опасностью и испытанием смерти, тогда

лучше не говори о них.

Бог действительно испытал Авраама самым страшным испытанием, потому что

испытать человека его собственной смертью— громадное испытание, но не

конечное: испытание человека опасностью или смертью самого любимого, самого

дорогого существа являет полную меру его величия. И Бог действительно измерял

не только доверие Авраамово, не только его веру, не только его готовность

слушаться Его, но его человеческое величие. Насколько он велик? Достоин ли он

называться человеком или он просто— ну, человечек, как все мы бываем:

живем, трудимся и не всегда достойны не только Бога, а и самих себя? И вот мне

кажется, что это испытание смертью очень важно. Я это переживал, скажем, во