проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна

Иудейская и Иерусалимляне, и крестились от него все в реке Иордане, исповедуя

грехи свои. Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на

чреслах своих, и ел акриды и дикий мед. И проповедывал, говоря: идет за мною

Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви

Его; я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым (Мк1:1—8).

Вот об этом отрывке Евангелия я хочу сегодня говорить. Но сначала— что

значит само слово «Евангелие»? Евангелие— греческое слово, и означает оно

«благая весть». Евангелие принесло людям благую весть о том, что новая жизнь

настает. Об этом мечтали, больше того— этого ожидали, потому что об этом

многократно говорили ветхозаветные пророки. И Малахия, и Исаия, и

Иеремия— все ждали Того, Кто принесет в мир новизну, не ту новизну,

которая была изначально, при сотворении мира, а другую новизну: обновление

падшего человека и вслед за ним, через него— обновление всей твари,

пострадавшей через падение Адама, обновление нашей земли, так что не останется

на ней ни следа страдания и все будет радостью и торжеством. В седьмой главе

пророчества Исаии говорится о том, что родится от Девы Младенец, Который спасет

мир (Ис7:14). Но новизна заключается не только в том, что исполнилось,

наконец, хотя бы зачаточно, это обещание Божие, вместе с этим пришло в мир

новое представление о Боге— не только как о Творце, как о Промыслителе,

как о Хозяине жизни. Наш Бог— не только «Бог вдали». Действительно, став

человеком, воплотившись, Бог стал предельно нам близок. Он наш родной. Он носит

нашу плоть, у Него есть родословная (Мф1:1—16; Лк3:23—38). У Него

есть земная судьба, у Него есть имя, лицо. В Ветхом Завете нельзя было

изображать Бога, после Воплощения Бог получил и облик человеческий, и имя

человеческое. Во всем Он стал нам подобен, за исключением греха: греха как

оторванности от Бога, как исковерканности человеческого облика, как уродства. И

еще: через Воплощение мы вдруг обнаруживаем, что Бога можно не только бояться.