Воины взяли Христа, привязали Его к столбу, завязали Его глаза, начали Его

ударять в лицо и говорить: ну что, Пророк, теперь прореки, кто тебя ударил!

(Мф26:28). Разве мы не поступаем так— не только по отношению к

Богу, но и ко многим людям? Мы стараемся не видеть, как другого человека

ударяем в лицо и говорим: «А разве я тебя ударил? Я же тебя люблю, я тебе

друг». Поставим перед собой вопрос: не сомкнули ли мы недоброй волей свои

глаза? не заткнули ли уши? не отупели ли мы от того, что заняты всем, кроме

того, что насущно? (Я сейчас говорю не только о божественном, но и о

человеческом.) Не закрыт ли я к тому, что во мне самого глубинного и

человеческого есть: к чувству благородства, величия, достоинства, красоты,

правды? Открыт ли я ко всему этому? Готов ли я услышать голос, который меня

зовет к правде, к честности, к жертве, к благородству? Или отворачиваю я свой

слух, закрываю свои глаза?

Притча о сеятеле сурово к нам обращена, а вместе с тем с такой надеждой,

потому что, как я сказал, мы не всегда одни и те же. Сегодня я каменный—

завтра я весь покрыт тернием, сегодня у меня никакой глубины нет, но если

только я даю Богу возможность каждый день ко мне приступить или непосредственно

открываясь моему внутреннему чутью, или чтением Евангелия, или через ближнего,

который ко мне обращается,— если я это делаю, вдруг в какой-то день я

окажусь той доброй почвой, которая принесет плод в тридцать, в шестьдесят, во

сто крат, которая Бога вознаградит за Его любовь, за Его крест.

После того как я так долго остановился на притче о сеятеле, я перехожу к

разбору следующих стихов четвертой главы:

И сказал им: для того ли приносится свеча,

чтобы поставить ее под сосуд или под кровать? не для того ли, чтобы поставить

ее на подсвечнике? Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не

бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да

слышит! И сказал им: замечайте, что слышите: какою мерою мерите, такою отмерено