всему, что происходит внутри нас самих, и тому, что навязывает нам ложно

понятое доброжелательство окружающих, которые бередят наше горе и страдание,

настоятельно напоминая о нем. Мы должны быть готовы признать, что любовь может

выражаться и через страдание и что, если мы утверждаем, что действительно любим

того, кто ушел из этой жизни, мы должны быть готовы любить человека из глубины

горя и страдания, как мы любили его в радости, утверждая его этой радостью

общей жизни. Это требует мужества, и, я думаю, об этом надо говорить снова и

снова сегодня, когда многие, чтобы избежать страдания, обращаются к

транквилизаторам, к алкоголю, ко всякого рода развлечениям— лишь бы

забыться. Потому что то, что происходит в душе человека, может быть заслонено,

но не прерывается, и если оно не будет разрешено, человек измельчает, он не

вырастет.

Жизнь усопшего как пример

Скажу еще вот о чем. Очень часто оставшиеся чувствуют, что потеря коснулась

не только их самих, она затронула многих: окружающие лишились ума, сердца, воли

человека, который поступал добротно и прекрасно. И человек, потерявший

близкого, сосредоточивается умом на этой потере. Тут следует помнить— и

это очень важно— что всякий, кто живет, оставляет пример: пример того,

как следует жить, или пример недостойной жизни. И мы должны учиться от каждого

живущего или умершего человека: дурного— избегать, добру—

следовать. И каждый, кто знал усопшего, должен глубоко продумать, какую печать

тот наложил своей жизнью на его собственную жизнь, какое семя было посеяно, и

должен принести плод.

В Евангелии говорится, что если семя не умрет, то не принесет плода, а если

умрет, то принесет плод в тридцать, в шестьдесят и в сто раз (Ин12:24;

Мф13:8). Именно это может произойти, если мы всем сердцем, всем умом и

памятью, всей нашей чуткостью, во всей правде задумаемся над жизнью усопшего.

Будь у нас мужество воспользоваться этим мечом, именно Божиим мечом, чтобы