Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
решились в жизни быть как бы Его живым присутствием. Но в полном смысле мы
этого сказать не можем, потому что грешны, потому что сознание в нас двоится,
потому что воля наша колеблется, потому что наше желание направлено и на добро,
и на зло. Апостол Павел об этом признается в своих посланиях. Он говорит, что
чувствует в себе два закона: закон жизни и закон смерти, что в нем воюют как бы
две силы, что то добро, которого он хочет, он не творит, а зло, которое
ненавидит, творит все время (Рим7:15—23). Если он это говорил, то, конечно,
мы должны это сознавать и признавать еще в большей мере.
Как в таком случае можем мы обратиться к Богу и назвать Его Отцом? Только,
мне кажется, если признаем себя блудными детьми, если признаем, что мы—
блудные сыновья и дочери, но взываем к Нему из далекой страны, где мы
заблудились, или с полпути в отчий дом, или, может быть, у самых врат этого
дома.
Вы наверно все хорошо помните, как блудный сын из притчи, полный молодой,
дерзновенной, неразумной силы, обратился к своему отцу и сказал ему: отдели мне
сейчас то, что мне достанется после твоей смерти (Лк15:12). Он, вероятно,
сказал это гораздо более резко или, во всяком случае, подумал гораздо более
жестоко: не ждать же мне, пока умрет отец! Он еще полон силы; он, правда,
немолод, годы идут— но и мои годы идут! К тому времени, когда он умрет,
во мне остынет жизненная сила, погаснут желания, голод по такой жизни, какой в
отчем доме я не могу испытать. Сговориться бы с отцом, что он умер для меня,
что его для меня больше нет. И пусть он мне даст то, что трудом, всей своей
жизнью он собрал, чтобы брат и я унаследовали богатство. Он мне не нужен, мне
нужны только плоды его трудов. И отец его наделил этим богатством, отдал его
долю.
Не в том же ли мы положении? Мы от Бога принимаем все, бытие нам дано, жизнь
нам дана, познание Бога нам дано, все то, что мы собой представляем, нам дано:
и тело, и ум, и сердце, и воля, и родные, и друзья, и красота мира— все,