Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
сказать: Отец!— потому что Отец у нас есть.
Или мы, может быть, уже на пути? Может быть, мы уже отвергли свое
одиночество, свою обезбоженность, свое бесславие и уже начали идти к
Богу— возможно, еще нерешительными, испуганными стопами, неуверенно: а
вдруг нас не примет Отец?— но все-таки идем и готовим нашу исповедь:
Отче! Я согрешил против неба и перед Тобой (Лк15:21). Я согрешил перед
Божественной правдой и перед человеческим чувством, перед любовью. Я недостоин
называться Твоим сыном или дочерью; может, найдется мне уголок в Твоем доме
там, где живут слуги, рабы, там, куда простирается Твоя забота и любовь, даже
если это не Твои кровные сыновья и дочери?
А может быть, мы уже видим, как у дверей родного дома— рая—
стоит Отец, как Он уже нас увидел, уже движется к нам, спешит старческой
поступью, чтобы нас обнять, утешить о том, как мы согрешили, как мы себя
унизили, до чего мы себя довели, как мы недостойны себя самих, не говоря о Нем,
о Боге, о призвании нашем. С любого места мы можем начать: Отче…
И вместе с этим Господь нас призывает не называть Бога «своим» Отцом, как бы
присваивать Его отцовство только себе. В притче о блудном сыне было два брата.
В жизни мы не одиноки, в жизни мы окружены подобными нам дочерьми и сыновьями
Божиими, такими же блудными, потерянными, растерянными, такими же ищущими,
одинокими. И когда мы обращаемся к Богу, называя Его Отцом, мы должны включить
в свое обращение всех тех, которые так же, как мы, нуждаются в Его отцовстве. В
тот момент, когда мы Его признаем своим Отцом, а других исключаем, мы перестаем
быть Его детьми более трагично, чем когда мы грешим против Него, потому что,
отвергая Его любовь к другим, мы отвергаем Его Самого и любовь Его.
Поэтому в тот момент, когда мы говорим: Отче наш!— в нас должен
подниматься голос всех тех, которые, подобно нам— изменники, подобно
нам— пали, подобно нам— ушли из отчего дома в страну далекую и,
может быть, еще не понимают бедственности своего положения, может быть, еще