нуждаются в том, чтобы горе их пробудило, чтобы воспоминание иного времени в

них воскресло и они смогли бы тоже двинуться в путь. И это является как бы

коренным, абсолютно необходимым условием, потому что Царство Божие— это

Царство взаимной любви. Нам не может быть места в Божием Царстве, если в нас

остаются безразличие, холодность, отсутствие любви или тем более отвержение

другого. И в момент, когда мы называем Бога— Отцом, мы должны усилием

веры, усилием воли, усилием всего своего существа признать, что все мы—

братья и сестры. Да, есть братья близкие и сестры близкие, есть и далекие, но

не нам судить. В начале книги Бытия мы видим, что одного брата звали Авелем, а

другого— Каином. Каин убил Авеля, но Авель не противился… И в течение

всей истории нашей христианской веры у всякой жертвы, у всякого мученика была

власть именем Божиим прощать. Как Христос сказал: Прости им, Отче, они не

знают, что творят…

Вот начало, два первых слова, с которыми мы приступаем к нашему Богу и Отцу.

И то, что мы будем говорить дальше об имени Божием, о Царстве Божием, о воле

Божией, имеет настоящий смысл, только если мы взываем изнутри хотя бы

зачаточного сыновства, хотя бы стремясь соединить свою волю с волей Спасителя

Христа, свои мысли и чувства с мыслями и чувствами Христа, Сына Божия, ставшего

Сыном Человеческим.

Да святится имя Твое: пусть Твое имя, Господи, будет предметом

поклонения, пусть это имя будет святыней в сердцах, в мыслях, на устах людей,

пусть Твое имя, как пламя, зажигает человеческие души и превращает каждого

человека во всем его существе— духом, душой и телом— как бы в

купину неопалимую (Исх3:2), которая горит Божественным огнем, сияет

Божеством и остается несгораемая, потому что Бог не питается веществом, которое

Он претворяет в Божественную жизнь.

Почему же мы говорим об имени, а не о Боге? Потому что имя—

единственное, что нам доступно. В еврейской древности считалось, что имя и тот,