Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
Как мы все похожи на это! Он укоренился в земле, его единственные интересы
были земные, но— его обесчеловечили, в нем человека не осталось, потому
что он весь ушел в предметы. И вот перед каждым из нас стоит этот же вопрос: я
существую? Есть во мне кто-то— или во мне пустота? Или я, по слову
святителя Феофана Затворника о человеке, который на себе сосредоточен,—
как древесная стружка, свернувшаяся вокруг собственной пустоты? Есть ли
что-нибудь во мне, что может войти в вечность? Конечно, не войдут в вечность ни
земля, которую купил первый званый, ни волы, которых купил второй, ни та
работа, которую совершили волы над этой землей. Что же останется? А если
говорить о любви, то, опять-таки, что останется, если она вся сведена к меркам
земной жизни, если за ними ничего нет, если она такая же маленькая, ничтожная,
как наша земля в этом бесконечно разверзающемся космосе, в котором мы живем:
пылинка— а в этой пылинке человек с его чувствами, мыслями. Да, человек
больше, чем пылинка, но только если он сам себя не сроднит с этой пылинкой,
если найдет в себе величину, глубину, которую только Бог может заполнить, такую
глубину, которая всю вселенную может в себе вместить и еще остаться пустой,
потому что в ней бесконечность и она может быть только местом вселения Самого
Бога.
Любовь должна нас так раскрыть; если она этого не достигает, то делается
мелкой, как пылинка. Конечно, мы не умеем охватить всех, не умеем охватить все,
но мы должны раскрываться все больше и больше, а не закрываться, замыкаться,
суживаться. Всех мы не можем и не умеем любить, но умеем ли мы любить любимых?
Является ли наша любовь к тем, кого мы любим, благословением, свободой,
полнотой жизни для них или тюрьмой, в которой они сидят, как пленники в цепях?
У пророка Исаии есть слово: отпусти пленных на свободу (Ис58:6). И каждый
из нас скажет: «У меня нет рабов, я никого не держу в плену, у меня нет власти
ни над кем»,— и это неправда! Как мы держим друг друга в плену, как мы
порабощаем друг друга! Какой узкой мы делаем жизнь друг для друга, и, страшно