если найдет в себе величину, глубину, которую только Бог может заполнить, такую

глубину, которая всю вселенную может в себе вместить и еще остаться пустой,

потому что в ней бесконечность и она может быть только местом вселения Самого

Бога.

Любовь должна нас так раскрыть; если она этого не достигает, то делается

мелкой, как пылинка. Конечно, мы не умеем охватить всех, не умеем охватить все,

но мы должны раскрываться все больше и больше, а не закрываться, замыкаться,

суживаться. Всех мы не можем и не умеем любить, но умеем ли мы любить любимых?

Является ли наша любовь к тем, кого мы любим, благословением, свободой,

полнотой жизни для них или тюрьмой, в которой они сидят, как пленники в цепях?

У пророка Исаии есть слово: отпусти пленных на свободу (Ис58:6). И каждый

из нас скажет: «У меня нет рабов, я никого не держу в плену, у меня нет власти

ни над кем»,— и это неправда! Как мы держим друг друга в плену, как мы

порабощаем друг друга! Какой узкой мы делаем жизнь друг для друга, и, страшно

сказать, как часто это бывает из-за того, что мы человека будто «любим» и знаем

лучше него, что составляет его счастье и добро. И как бы он ни стремился к

своему счастью, как бы он ни стремился раскрыться, как цветок раскрывается на

солнце, мы бросаем на него свою тень и говорим: «Нет, я лучше тебя знаю, каковы

твои пути, каково твое счастье». Как часто приходится слышать— может

быть, не в таких словах, но по сути: «Боже, если бы этот человек меня перестал

любить, каким бы я был свободным! Я мог бы жить, с меня спали бы цепи, началась

бы жизнь».

Второй образ— из французской книги о том, как человек захотел создать

земной рай217. Некто Киприан,

прожив много лет среди дикарей на островах Тихого океана, страстно возлюбил

землю, природу, жизнь, творческие силы этой природы и научился от местных

жителей, как колдовством любви вызывать к жизни все живые силы порой иссохшей

земли. Он возвращается к себе на родину, покупает клочок каменистой,