Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

одеждой, и душой. И нас зовет Господь: придите ко Мне все труждающиеся и

обремененные, и Я успокою вас (Мф11:28). И мы приходим— но как?

Не приходим ли мы часто, как этот человек в лохмотьях пришел и пробился к

столу, потому что ему нужен пир, а не хозяин, нужна еда и питье, а не то

Царство Любви, которое представляет собой этот Божественный пир? Не подходим ли

мы слишком часто и к молитве, и к причастию именно так, ожидая себе от Бога

пищи и питья: пусть Он дает, дает, дает… А что мы сами сделали для того, чтобы

сметь войти в Его хоромы, чтобы сметь быть там? Из притчи видно: от нас не

требуется, чтобы мы были чем-нибудь богаты; в Ветхом Завете есть место, где

говорит Господь: Чадо, дай Мне твое сердце (Притч23:26)— все

остальное уже Мое. Да, все Его, но сердце человека, его любовь, его

благодарность, его благоговение во власти самого человека, и никто, даже Бог,

не в силах заставить человека любить, благоговеть, быть благодарным. Потому что

любовь и все, что из нее рождается,— это предельная свобода.

Как мы подходим к Богу? Разве мы не бежим к Нему каждый раз, когда нам

холодно в стылом мире и голодно в обездоленности нашей? А дальше, потом—

что? Не входим ли мы к Нему в лохмотьях сознательно? Нищие шли в ужасе, что в

таком виде предстанут перед своим господином, царем, а мы, когда становимся на

молитву, неужели просто стоим, как нищие у врат богатого, или стучимся

бесстыдно в двери того, кто может дать, но кому в лицо мы не заглянем, а только

будем смотреть, что его рука уронила в нашу руку? Как подходим мы ко святому

Причащению: в сознании ли, что мы— действительно нищие до конца и не то

нам дорого, что нам будет дано, а дорого, что есть Кто-то, Кто нас так любит,

что мы можем прийти, словно блудный сын, обнищав, все растратив, и встретить

любящего Отца, родной дом?

Нам надо об этом думать, потому что стать домочадцами не значит прийти туда,

где кормят, где тепло, где мы под защитой,— быть домочадцами значит

влиться в семью и разделить с этой семьей все, чем она живет: не хлеб и пищу,