Остальное мне не нужно: годами не мылся, всегда в лохмотьях ходил,— дайте

мне попировать один раз в моей жизни! И вошел он как был, но хозяин велел его

прогнать,— не потому, что тот был в лохмотьях, а потому, что ему до

любви, до жалости, до милосердия хозяина не было никакого дела. Хозяин был ему

не нужен, ему нужен был накрытый стол.

И вот вопрос ставится перед нами очень круто: мы постоянно прибегаем к Богу—

но в каком духе? Мы тоже нищие, мы тоже слепые, хромые, мы тоже износились и

одеждой, и душой. И нас зовет Господь: придите ко Мне все труждающиеся и

обремененные, и Я успокою вас (Мф11:28). И мы приходим— но как?

Не приходим ли мы часто, как этот человек в лохмотьях пришел и пробился к

столу, потому что ему нужен пир, а не хозяин, нужна еда и питье, а не то

Царство Любви, которое представляет собой этот Божественный пир? Не подходим ли

мы слишком часто и к молитве, и к причастию именно так, ожидая себе от Бога

пищи и питья: пусть Он дает, дает, дает… А что мы сами сделали для того, чтобы

сметь войти в Его хоромы, чтобы сметь быть там? Из притчи видно: от нас не

требуется, чтобы мы были чем-нибудь богаты; в Ветхом Завете есть место, где

говорит Господь: Чадо, дай Мне твое сердце (Притч23:26)— все

остальное уже Мое. Да, все Его, но сердце человека, его любовь, его

благодарность, его благоговение во власти самого человека, и никто, даже Бог,

не в силах заставить человека любить, благоговеть, быть благодарным. Потому что

любовь и все, что из нее рождается,— это предельная свобода.

Как мы подходим к Богу? Разве мы не бежим к Нему каждый раз, когда нам

холодно в стылом мире и голодно в обездоленности нашей? А дальше, потом—

что? Не входим ли мы к Нему в лохмотьях сознательно? Нищие шли в ужасе, что в

таком виде предстанут перед своим господином, царем, а мы, когда становимся на

молитву, неужели просто стоим, как нищие у врат богатого, или стучимся

бесстыдно в двери того, кто может дать, но кому в лицо мы не заглянем, а только

будем смотреть, что его рука уронила в нашу руку? Как подходим мы ко святому