Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
рабой Божией Елизаветой, которая сейчас лежит в гробу тут, в храме, рядом с
нами. Простились на какое-то количество часов— и на земле никогда не
встретятся: стало поздно. Одно мгновение— и по отношению к этому человеку
уже никто не сможет сказать доброе слово, совершить добрый поступок—
поздно!
Задумаемся над этим в течение следующего получаса, а затем помолимся вместе,
и я, как сумею, произнесу нашу общую исповедь перед Богом в контексте того, что
я сейчас говорил. А каждый из нас, во время исповеди ли, в то ли время, когда
мы будем теперь молчаливо сидеть перед собственной совестью, перед собственной
жизнью, перед собственной смертью,— задумаемся крепко, глубоко, и придет
время, когда мы переменимся. Но это надо делать изо дня в день, это надо делать
с постоянством, это надо делать мужественно, бесстрашно, жестоко по отношению к
себе. И только когда мы доведем до самых глубин нашей души этот ужас и эту
надежду, которые переплетаются в одно горение перед Богом, мы сможем переменить
нашу жизнь так, как ее меняли издревле и сейчас меняют люди Божии—
святые.
Размышления на пути к Пасхе
Размышления на пути к Пасхе220
Мы находимся у преддверия Великого поста, и на грани между подготовительными
неделями, которые только что пронеслись, и самим Великим постом стоит Прощеное
воскресенье— день, когда мы должны бы, уже приготовленные окончательно и
бесповоротно, примириться с Богом, с самими собой и со всеми людьми вокруг нас.
Подготовительные же недели, как я говорил в течение всего этого времени,
заставляют нас глубоко заглянуть в самих себя. Я напомню вам, о чем шла речь.
В день, когда мы вспоминаем слепого Вартимея (Мк10:46—52), мы должны
задуматься над тем, как глубока, порой беспросветна бывает наша собственная
слепота, как видимое ослепляет нас к невидимому; как отсутствие привычки честно
и бесстрашно заглядывать в собственную душу лишает нас возможности видеть себя