Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; ей, Отче! ибо таково

было Твое благоволение. Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына,

кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть

(Мф11:25—27).

Но это— Откровение не только в слове или в действии, но и в бытии. Мы

можем познать Отца и отношение между Отцом и Сыном только во Христе и через

Христа, если сами станем живой частью Тела Христова. Во Христе мы открываем

Отца, так как Он, Христос,— наш Брат и даже больше чем Брат, ибо Он стал

с нами одним. Благодаря этому мы и вступаем в отношения с Отцом.

Сейчас это означает для нас еще и надежду, наше эсхатологическое ожидание

исполнения времен. Но фактически мы действуем и думаем в трагической ситуации,

в которой мысли и понятия основываются на образах, возникающих в эмпирическом

опыте человека. В этих пределах мы можем что-то понимать об Отце посредством

нашего человеческого знания: в нем и через него мы можем что-то предугадать,

однако полностью постичь это мы еще не в силах, так как время для нас еще не

пришло.

В нашем сегодняшнем мире речь об отце идет с двух точек зрения: во-первых, в

связи с безотцовщиной в семьях, где отцов или уже нет, или никогда не было.

Там, где такая ситуация образовалась из-за войны, она— часть мировой

трагедии. Но гораздо трагичнее, если отец побыл недолго, только чтобы стать

отцом, но не остался, чтобы отцом быть. В мире много детей, у которых

нет отца в том смысле, что у них нет отношений с отцом, а есть отец только в

том смысле, что кто-то стал причиной их существования. Но отец не остался

присутствовать в их жизни, потому что в настоящее время отцы не берут на себя

ответственности или даже ее вовсе не чувствуют.

Во-вторых, проблема отца возникает в напряженности между властью (potestas)

и авторитетом (auctoritas). Potestas означает, что некто обладает властью,

auctoritas— что его слово и само его существо обладает силой убеждения, а