физической смерти, а в том, что задолго до того мы уже мертвецы среди… я хотел

сказать— живых. Живых ли? Увы, нет! Мы— мертвецы среди существ,

которые еще не научились жить, различать подлинную меру жизни, горение жизни

там, где оно есть. В конечном итоге, даже если биологически мы остаемся живы,

смерть представляется растущим разделением, трещиной, которая все расширяется и

делает нас все более и более чуждыми друг другу. И все кончается видением ада

Ветхого Завета. Этот ад не имеет живописного характера дантовского описания.

Это не место изощренных мучений, где Бог присутствует во всей жестокости Своего

оскорбленного Божества— уродливая карикатура истинного Бога. Это—

место, где Бога нет. Это место радикального отсутствия Бога, место, где ничто

нас больше не соединяет друг с другом, потому что лопнула нить, соединявшая

жемчужины, потому что Бога нет,— и мы, как следствие, разделены друг от

друга. И тогда ад— это другие, ад— это мы с вами, это та

неисцеленная разобщенность, к которой мы приговорены навечно. Вот этой-то смерти

больше нет во Христе, этот ад побежден во Христе. В пасхальном тропаре

мы поем, что Христос победил смерть39,

и многие— не только среди неверующих, но и среди верующих— могли бы

сказать, имеют право спросить: «Что означает это странное выражение? Смерть все

еще царствует, она косит среди нас одного человека за другим, мы все отмечены

ее печатью, мы все умрем! Что вы хотите сказать, когда поете воскресение и

победу над смертью?» Победа над смертью состоит в том именно, что Своей смертью

и Своим сошествием во ад Христос внес присутствие Божие в то именно место, где

царило полнейшее Его отсутствие. Нигде— ни на небе, ни на земле, ни в глубинах

духовных бездн— нет места, где отныне не присутствовал бы Бог. Ад

раскрылся, чтобы поглотить человеческую душу, и принял в свое лоно Живого Бога.

Эта человеческая душа блистала Божеством, и она уничтожила шеол—

«место отсутствия», она его уничтожила до конца, упразднила его. Итак, если

можно сказать, что Сократ научил нас глядеть в лицо смерти, то Один лишь