красоте. Я большего не умею сказать об этом, но изумительно, что такой

пустынник, как Исаак Сирин, так воспринимал ангельское естество.

А дальше идет вопрос о речи человеческой. Мы друг другу передаем наше

знание, как я уже сказал, через личность, но и словами. Эти слова принадлежат

всечеловеческой речи, это не такие исключительные слова, которые говорят только

о Боге, о человеке в его сущности, в недрах и глубинах,— это слова,

которые можно найти и в других областях, но в контексте личности, в контексте

речи они передают нам что-то о Боге. Но тут приходится принять во внимание

очень важную вещь. Когда мы говорим, что Священное Писание— это слово

Божие, это не значит, что каждое слово, написанное в Ветхом или Новом Завете,

является словом, которое Бог так произнес. Потому что мы знаем, что в течение

всей истории Ветхого Завета еврейский язык менялся и поэтому разные святые

Ветхого Завета говорили о Боге на своем родном еврейском языке, но с изменением

языка из столетия в столетие новые оттенки прибавлялись, прежние оттенки, как

высохшие листья, отпадали. А уж что сказать о том, что с еврейского языка при

всех его изменениях в течение столетий Ветхий Завет был переведен на греческий

язык и оттуда на сотни языков, на которых люди говорят! И в каждом языке есть

особенности, которые нельзя передать простым словом.

Кроме того, когда читаешь, особенно Ветхий Завет, но и Новый, приходится

принимать во внимание то, что мы не привыкли к той культуре, в которой эти

события происходили. Первое замечание: отец Сергий Булгаков писал, что начало

книги Бытия до изгнания человека из рая— это рассказ на языке падшего

мира о том, что было до падения262.

Языка для передачи этого у нас нет. И все то, что говорится в этих первых трех

главах (Быт1—3),— это язык падшего мира, старающийся передать

события, о которых опытно никто уже не знал. Поэтому отец Сергий начало книги

Бытия называл не историей человечества, а метаисторией, то есть сверхисторией,

за краем истории. Это история в том смысле, что все это происходило, но мы не