ползти по ней. Он спросил: «Господи, в чем дело? Неужели Ты не можешь принять

моей молитвы?» И Господь ему ответил: «Ты оскорбил старую вдовицу, и она

взмолилась ко Мне, чтобы Я тебя наказал за это. И ее молитва сильнее твоей

молитвы, потому что ее молитва исходит из трагедии, реальной трагедии ее

жизни». Мы можем и так поставить перед собой вопрос: я говорю «Оставь мне

мои грехи, как я оставляю». А я— оставляю? Если бы речь шла о том,

чтобы оставить какие-нибудь громадные провинности, простить человека за то, что

он делал что-то ужасное, в каком-то смысле было бы проще, потому что было бы

ясно, что он наделал. Но речь идет о том, что мы делаем постоянно не

то и вызываем боль в другом человеке и что эту боль надо утолить, надо

исцелить, нельзя просто к ней отнестись: мол, ну забудь, чего плачешь!

В молитвах святых есть много такого, чего от себя не скажешь. И когда читаешь

эти молитвы, надо иметь честность начать с того, чтобы прочесть себе вслух то,

что в них сказано, и поставить вопрос: могу ли я это Богу поднести как

собственную мольбу или нет? Хочу ли я того, о чем прошу, или я произношу это

прошение только потому, что оно напечатано в книге? Хочу ли я исцеления?

Честный человек, один из древних святых, который жил беспутно до того, как

вырвался на свободу, рассказывает, как он понял, что его беспутная жизнь

неприемлема, разделяет его с Богом, что нет ему пути к Богу, если он не

переменится. И он решил просить, чтобы Бог его освободил от зла, и приводит

молитву, которую некоторое время повторял, потому что у него не хватало

мужества сразу полностью отречься от зла: «Господи, дай мне целомудрие—

но только не сразу!»263 И

когда мы читаем молитвы святых, я думаю, мы часто могли бы сказать: я не могу

этого сказать честно от себя.

Но что же тогда делать? Есть два выхода. Либо сказать: «Господи! Этого я

сказать от себя не могу и этого я Тебе не скажу. Прости меня за то, что я

неспособен сказать этих слов— слов прощения, или прошения об избавлении