И тут встает вопрос перед нами, как читать ту или другую молитву. Мы так

привыкли ко многим выражениям, что они часто скользят по нашему сознанию и по

нашему чувству. Как мы легко говорим: Господи, Боже наш… А что значат

эти слова, если остановиться на них? Мы называем Христа Бога нашим Господом.

Значит ли это, что мы признаем Его нераздельно Хозяином нашей жизни, передаем

Ему все права на нашу жизнь и судьбу, так что Он имеет полную власть

распоряжаться нашей судьбой и нами? Является ли просто объективным фактом, что

мы знаем, что это так? Если мы были бы честны, мы, может, сказали бы: так было

бы хорошо, если бы это не было абсолютной правдой. Так было бы хорошо, если б я

сам (я сама) мог внести свою волю. Неужели Бог, к Которому мы обращаемся,

является Господом, то есть нераздельным Хозяином, Властелином нашей жизни, без

нашего участия в Его власти над нами? Или когда мы говорим «Господи», мы

говорим Христу: я в Тебя уверовал, я Тебе поклоняюсь; сколько умею— Тебя

люблю, сколько умею— стараюсь быть верен Тебе. Ты Хозяин моей жизни не

потому, что Ты Властелин, что вся власть в Твоих руках, а потому, что я из

глубины моей веры или даже из поверхностной моей веры всеми силами души Тебе

даю право быть Хозяином моей жизни. Будь им, Господи, потому что, пока Ты не

станешь нераздельно Хозяином всей моей жизни, моя жизнь никогда не выправится,

не станет достойной ни меня, ни Тебя, ни людей, которые меня любят и которые

верят в меня.

Так что, когда мы начинаем молитву, например вечернюю молитву: «Господи Боже

наш, еже согреших во дни сем…»269,

мы должны (может быть, не в этот момент, а тогда, когда у нас есть время

продумать молитвы, которые мы произнесем вечером или на следующее утро)

продумать, что значат слова, которые мы употребляем. Является ли Христос

желанным Хозяином моей жизни, моим Спасителем, моей надеждой, моей радостью,

всем, или я вижу в Нем Властелина, Который управляет моей жизнью и Которого я

боюсь? Отцы Церкви, говоря о страхе Божием, различают разный страх. Есть