Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

каждое слово для него имело полное, решающее значение. Для того чтобы эти слова

произносить вместе с ним, мы должны их понять, их продумать и применить к себе,

ставить их себе, как вопрос, каждый день. И это относится ко всем словам нашей

частной молитвы и нашей общественной молитвы. Дам еще пример.

В начале Литургии во время великой ектеньи священник произносит одну тайную

молитву: Господи Боже наш, Твоя держава несказанна, слава Твоя непостижима,

милость Твоя безмерна, человеколюбие неизреченно: Сам, Господи, призри на нас и

на молящихся Тебе270.

Первые слова нам произнести не так трудно, потому что мы сознаем, что держава

Господня выше всякого выражения, слава Его для нас непостижима. Но можем ли мы

честно сказать следующие слова: милость Твоя безмерна, человеколюбие

неизреченно, когда думаем о своей жизни и о судьбе других людей вокруг нас,

о том ужасе, который творится на земле? Можем ли мы так легко произнести эти

слова, будто они самоочевидны? Нет, для того чтобы эти слова произнести, надо

углубляться все больше и больше в познание Бога и изнутри этого познания стать

способным сказать: да, это так, я верю! Но это не так легко. И тут мне

вспоминаются слова, которые произносят праведники в конце мира после крушения

зла и воцарения Христа, когда из своих гробов поднимаются мученики, страдальцы,

герои веры: Господи, Ты был прав во всех путях Твоих! (Откр15:3).

Продолжая свои беседы, я хочу сегодня подойти к вопросу о молитве с

несколько непривычной точки зрения. Хотя то, что я скажу, пронизывает всю нашу

молитвенную жизнь, но об этом мало говорят.

Наша молитвенная жизнь не начинается тогда, когда ребенка начинают учить

молиться; молитвенная жизнь ребенка начинается при его зачатии. Когда ребенок

еще в утробе матери, даже не приобрел еще человеческого образа, все, что с ней

происходит, передается и плоду. Это мы должны помнить и учить других, потому

что это надо передавать как бы из руки в руку, надо всем передавать: то, что

происходит с матерью (и, конечно, одновременно и с отцом, и с окружением),