Он умирает свободно, «вольной волей» принимая смерть,— не потому, что

она была естественным следствием Его воплощения, а добровольно, из любви к нам

отдавая Свое человечество, которое за пределом умирания, во власть невозможной,

чудовищной смерти. Христос умирает. Мучительство смерти раздирает Его тело,

пронизанное Божеством, от Его души, также пронизанной Богом. Его тело нетленно

во гробе: Он за пределами тления, которое познаем мы, потому что Он неразлучен

от Божества. И Христос сходит в глубины ада в блистании Своего Божества,

которое вмещает Его человеческая душа. Как же может смерть коснуться Христа?

Это возможно, потому что непостижимым действием, превосходящим всякое

воображение, перед которым мы можем только умолкнуть и пасть к ногам Божиим,

Христос хочет разделить с нами не только наше человечество, но и все

последствия греха, тяготеющие на нас. А умереть можно, только потеряв

Бога,— иначе смерти нет. Умереть можно, став в своей природе безбожным,

в этимологическом смысле слова. И, значит, Христос умирает, разделяя наше

состояние обезбоженности, нашу потерю Бога. Он соглашается на полную

солидарность с нами— не только всей Своей жизнью, но и всей Своей

смертью. Он стоит перед Богом вместе с нами, а не только за нас.

Он— один из нас. Он соглашается стать не только Мужем скорбей (Ис53:3),

но и принимает осуждение, ибо проклят… всякий повешенный на дереве (Втор21:23),

то есть на кресте. Он отвергнут Богом, потому что захотел быть единым с теми,

кто через грех потерял Бога, и Он отвергнут людьми, потому что пожелал быть и

был един с Богом— единственный совершенный Свидетель, свидетель Божий

среди рода, который отвернулся от Бога и не признавал иного царя, кроме кесаря.

Он умирает нашей смертью. И поэтому-то Его смерть может стать нашей жизнью. На

кресте Он умерщвляет нашу смерть. Он берет на Себя тяжесть всего проклятия,

всего ада человеческого, и постольку поскольку Он все разделил с нами, Он может

нас исцелить; поскольку Он все победил, Он может даровать нам свободу детей

Божиих. Сошествие во ад, которое мы видим на иконах Воскресения,— это реальность.