Тебе чужды, которые были причиной Твоего распятия, которые являются причиной

моей растерянности, но они мне любы, они приятны, они мне дороги. Так что,

когда мы молимся Христу о том, чтобы Он нас помиловал, мы не молимся просто о

том, чтобы Он нас «простил»: ну, Бог с тобой, что от тебя ожидать другого. Нет,

мы говорим: Господи, не теряй ко мне той любви, которая Тебя побудила стать

человеком, которая Тебя побудила прожить мученическую жизнь на земле и

мученическую смерть принять ради меня. Вот Твоя любовь. Дай мне ее, Господи, и

дай мне ее увидеть так, чтобы моя душа была сотрясена и я уже не мог уйти во

страну далече!

***

В течение остающихся бесед я хочу сосредоточить наше внимание на некоторых

темах, связанных с сотворением мира и с тем, как Бог и мир соотносятся друг с

другом, не только человек, но весь тварный мир. И раньше всего мне хотелось бы

задуматься с вами над тем, что представляет Собой Бог как Творец: не Сам по

Себе непостижимый в Своей таинственности, но по отношению к творческому

действию, которое вызвало из небытия все: все, что было и чего не стало, все,

что есть, и все, что будет.

Когда мы думаем о Боге, мы в Нем (я не делаю сейчас попытку дать полное

Троическое богословие) видим Три Лица. Когда говорим об Отце, мы с трепетом

предстоим перед Богом во всей Его глубине и непостижимости. Это Бог.

Другого слова у нас для Него нет. Это Тот, Который есть, без

прилагательных, без обстоятельств, которые Его привели бы к бытию: Он есть. Он—

самое бытие, и бытие не пассивное, не неподвижное, а бытие, которое является

одновременно Жизнью, полнотой движения. Он для нас непостижим в Своей глубинной

сущности, так же как для нас непостижим огонь в сущности своей. Мы его видим,

его ощущаем, но быть огнем мы не можем, и даже если мученики сгорали в

тварном огне, они приобщались только к тварному пламенению. Но Бог как огонь

непостижимый непостижим для нас до конца.