совершено, душевность одного человека дошла до полной чистоты, и этот

человек— Божия Матерь— смогла стать сосудом Воплощения. Ее душевно-духовное

существо было чисто и совершенно и соединено с непорочной чистотой Ее плотского

естества.

В этой же линии мне хотелось обратить ваше внимание на другой момент. Мы

читаем, как вначале человек знал Бога, был Ему близок, общался с Ним в «земном

раю». Но что случилось потом? Адам и Ева несомненно помнили тот рай, который

они потеряли, то состояние взаимной любви и единства и единства с Богом, от

которого они отпали. Дальше их потомки по их рассказам, глядя на них,

вслушиваясь в них, хранили воспоминания об этом рае, но себе представить его

так, как его еще помнили Адам и Ева, не могли. И поэтому отец Сергий

Булгаков говорит о начале книги Бытия, что это не история, а метаистория,

то есть рассказ о том, что на самом деле случалось, но не на том языке и не в

тех формах, в которых это случилось: язык райский уже не мог звучать, образы

уже были затемнены288.

Думая о том времени, можно себе представить, что бывает, когда мы глядим в

озеро: как отражаются в нем деревья, дома, звери, люди. Подул ветерок— и

все заколебалось; все остается правдой, но уже нельзя описать отражение в той

точно форме, в какой мы его видели вначале. Вот что случилось. В человечестве

осталось воспоминание о рае, о первых поколениях, когда жизнь была длительная и

можно было передать и воспоминания, и чувства, и образы того, что перестало

быть реальностью. И тогда люди на основе сохранившихся воспоминаний начали

строить возможно полную картину о начале мира. Из этого выросли языческие

представления о сотворении мира, о том, как этот мир пал, языческие

представления о взаимоотношениях между Богом, человеком и всей тварью, о роли

тварного мира. Порой этот мир воспринимался как более сильный, более мощный,

чем человек, порой возникало представление, что человек имеет власть над

тварным миром и может его себе поработить. Но так или иначе картина все время