христианского мира за последние две тысячи лет, изумляешься тому, до какой

глубины богопознания, до какой красоты выражения богословской мысли, молитвы,

богослужения, искусства дошел христианский мир. И вместе с этим вдруг сознаешь

с содроганием, что мы были посланы в мир— его преобразить, сделать из

него Царство Божие, а на деле мы этого не видим. Подумаем хотя бы о том, что за

две тысячи лет было больше трех тысяч войн между христианами, не говоря уж о

тех войнах, которые мы, христиане, вели с другими народностями и людьми другого

вероисповедания. Если представить, на что похоже наше так называемое

христианское общество, можно ли ожидать, что кто бы то ни было, поглядев на

него снаружи, без предвзятых мыслей, скажет: да, Евангелие дало новое

оформление человеческим отношениям. Даже если не задумываться так широко над

человечеством, над государствами, то мы можем задуматься над семьями и над

приходами, над епархиями и местными церквами. Можем ли мы сказать, что человек,

приходящий в наш храм, в нашу общину, которая относительно малочисленна по

сравнению с приходами в России, например, и вместе с тем так срослась внутренне,

и познакомившись с нами не только внешне, но поглубже, воскликнет: «Как эти

люди любят друг друга!» Можем ли мы сказать это о себе самих? Да, конечно,

между нами есть дружбы, между нами есть близость, одни других любят крепко и

глубоко, но сколько среди нас безразличия друг ко другу! Я говорю не столько об

общественном безразличии, а о том, что человек может оказаться в материальной

или душевной нужде— и никто об этом не знает. Сам человек не заявил об

этом, не кричит о своей нужде— и нет никого рядом с ним, кто сумел бы это

прозреть, услышать молчаливый стон, крик голода порой.

Мне вспоминается ужасный случай. В Париже, когда я преподавал в Русской

гимназии290, был

преподаватель, который приходил каждый день, был примером точности, строгости.

Его не особенно любили, но уважали. И только после того, как он умер, мы

узнали, что он ходил в школу пешком с другого края Парижа, потому что у него не