сомневаюсь, что все вы знаете, как бывает тяжко, страшно, одиноко, когда

оказываешься в чужой стране: языка не знаешь, обычаи людей тебе странны, дома

не похожи на привычные, климат не тот, все не то, все не то… И как бывает

одиноко, и как приходится напрягать все силы, чтобы остаться самим собой, не

сломаться. Но самим собой остаться без сторонней помощи, без того, чтобы

какое-то тепло до тебя дошло, очень и очень трудно.

А можно ли сказать, что всякий человек, который придет к нам на

богослужение, на беседу, встретит в нас людей зрячих, не таких, которые просто

выслушают то, что он расскажет о себе, а людей, которые будут слушать глубиной

своего сердца, которые будут слушать слова, а за словами улавливать то, чего

человек и сказать не может, стыдится, боится, сам не знает, не понимает. Не

обязательно отзываться на человеческую боль или нужду тем, что скажешь

нуждающемуся: «Я вижу, что тебе нужно, я тебе помогу!» Это иногда бывает

унизительно, больно, страшно. Но можно так посмотреть на человека, таким

голосом с ним говорить, так внимательно к нему отнестись, так ему помочь, чтобы

он даже не заметил, что ты ему помогаешь материально и душевно. Столько раз

бывало, что с нуждой приходили к человеку, которому нечем было делиться, но он

отдавал все свое сердце, всю свою открытость, все свое понимание так, что и

нуждающийся мог отозваться и открыться.

Можно было бы рассказывать многое по этой линии, но я хотел вам хоть это

передать, потому что меня очень ранит, что после двух тысяч лет не

только так называемое христианское общество Запада или даже России не созрело к

тому, чтобы стать обществом любви— жертвенной, открытой, глубокой,

прозорливой любви, но что мы, Церковь, не сумели стать обществом сострадания,

понимания, заботливости, в конечном итоге Божией любви, изливающейся через нас.

Эта тема, мне кажется, стоит перед XXIстолетием с громадной остротой. Двенадцать

апостолов, семьдесят учеников были посланы Христом в мир принести благую весть

о том, что мир Богу дорог, Богом любим, что Бог не остался где-то в высотах, а